Тайна замка Аламанти - Клод де ля Фер

«Бедный Леопольдо… — подумала, помнится я. — Ты — моя третья жертва».

Но ошибалась. Леопольдо был четвертым умершим по моей вине мужчиной. О третьем я еще не знала…

8

1601 год от Рождества Христова. А теперь точно такая родинка была под глазом моего отражения, хотя я точно знала, что подобного украшения на моем лице давно уже нет.

Пока я раздумывала над этим феноменом, за спиной моего отражения появился паж. Он вышел из-за занавески и телом своим заслонил узор на ней.

В первый момент я даже не поняла, что меня насторожило в нем. Появился новый человек в комнате — и можно, кажется, не бояться странного отражения… Но этот новый человек заслонил, сделал невидимым то, что было за спиной… привидения! Этого не могло быть!..

Продолжая держать руку на стекле зеркала, я резко обернулась…

Ни пажа, ни иного привидения за спиной моей не было.

Я посмотрела в зеркало — паж стоял на том же месте, улыбался мне.

Я убрала руку с зеркала — и паж исчез, а отображение смотреть на меня перестало. Точка под левым глазом исчезла…

Отвалившись на спинку кресла, я почувствовала, как силы покидают меня. Где-то под ложечкой возникла ноющая боль. С трудом дотянулась я до бронзового звоночка с розовой ленточкой, позвонила.

Никого…

Позвонила еще раз.

Вбежала Лючия. Судя по сытой мордочке ее и ворвавшемуся в мою комнату кобелиному запаху, передком своим она успела получить причитающееся, и не успела отдохнуть. Потому была вызовом недовольна, хоть и постаралась скрыть это.

Почти тотчас за служанкой вошел и мавр. Ночной белый колпак на его голове выглядел флагом оскорбленного достоинства. Белая ночная рубашка с торчащими из-под подола черными ногами и розовыми ступнями висела на нем так, что скрывала все недостатки его маленького корявого тела, выделяя лишь выпуклость в том месте, где ноги эти должны соединяться. Хорошая выпуклость.

Эти люди обязаны служить мне верой и правдой за сухой кусок хлеба, я могла наказать их безвинно, могла и убить, а вот разбаловала сдуру, дозволила чувствовать себя людьми. От того и явились по второму зову, с мордами недовольными, сердцами непокорными, ненавидя меня в душе и не очень-то стараясь скрыть этого чувство.

Вот тут-то я с особенной остротой почувствовала свое одиночество в родовом замке. Я стала волчицей в этом каменном логове. И нет ни одной близкой души рядом, не с кем перемолвиться искренним словом, некому выплакаться на грудь, облегчить душу.

— Что-то случилось, синьора? — спросила служанка, едва сдерживая рвущийся из глубины ее зевок.

— Вас испугали, синьора София? — спросил следом мавр вроде бы даже участливо, но при этом смотрел не в глаза мне, а на одну из икон.

Мгновение назад я еще ждала помощи от них, хотела посоветоваться, попросить служанку скоротать со мной эту ночь. Но после первого звука голоса Лючии поняла, что могу оказаться предметом внутренней насмешки каждого из них, возможным персонажем сплетен челяди, которой они обязательно донесут о моих страхах.

— Пшли вон! — прошипела я сквозь зубы, и перевела взгляд на зеркало.

Теперь эту постороннюю женщину с почти что моим лицом я считала единственным близким мне существом в замке — и от того уже не боялась ее, даже жаждала общения…

Служанка и мавр, привыкшие к перепадам моего настроения, не удивились и поспешили вон из спальни.

А я почувствовала прилив сил и любопытства — совсем, как в молодости. Для пятидесятитрехлетней матроны чувства эти не отличаются новизной, зато имеют особый аромат, ибо в любой момент могут погаснуть.

Я поняла, что последний изнуряющий своим однообразием год моей жизни был всего лишь прелюдией перед очередным приключением. А означать это может лишь одно — я должна броситься очертя голову навстречу неизвестности.

Дождавшись, когда шаги мавра и служанки затихнут, протянула руку к зеркалу и тронула помертвелым пальцем стекло.

Отражение улыбнулось мне.

— Я могу с тобой поговорить? — спросила я вслух.

Отражение покачало головой.

— Жаль… — вздохнула я, и перевела взгляд на пажа, стоящего уже рядом с ней. — А ты, малыш, по-прежнему хочешь меня?

На лице пажа отразились тревога и ожидание. И тогда я смело шагнула внутрь зеркала…

9

История зеркала, рассказанная мне отцом давным-давно

Брат дедушки моего отца — мой двоюродный прадедушка, стало быть, — много лет шатался по свету, плавал на различных кораблях под всевозможными флагами, даже Кристофора Колумба знавал, но в плаванье в Индию с ним не пошел, предпочтя какой-то выгодный контрабандный вояж в турецкие воды Средиземного моря. Достоинств у двоюродного прадедушки было не так уж и много, зато все знали, что был он не чист на руку, но при этом и щедр безмерно, переспал с толпой портовых шлюх, но не заразился ни от одной дурной болезнью, а когда все-таки случилось заболеть от той самой болезни, что привезли с собой из Нового Света моряки Колумба (сначала на фаллосе появлялась язвочка, потом проваливался нос и тело становилось вялым и бессильным), то не стал заражать никого, а сам себе устроил аутодафе в пустынном месте на Мальте.

В последний раз он посетил отчий дом лет за пять до своей кончины. Оказался, в тот раз при больших деньгах, привез массу подарков, среди которых были два особо привлекших внимание всех жителей замка и деревни огромных венецианских зеркала — такие ровные, что не искажали вида даже седого волоса, выросшего на подбородке прапрабабушки. Столь идеальной чистоты зеркал, говорили знатоки, не было даже у папы римского, не говоря уж о светских королях Европы.

На вопрос о том, где брат моего прадеда сумел добыть такое чудо, старый бродяга с присущей его соратникам по приключениям фантазией врал всякий раз по-новому, красиво и неожиданно, отчего, конечно, только сильнее запутал головы нашим недоумкам, а у прадедушки вызывал приступы гомерического хохота.

Братья, бесспорно, любили друг друга, но внешне симпатий своих никак не проявляли. Со стороны даже казалось, что каждый из них тяготится наличием брата.

О чем же они беседовали, оставшись наедине, оставалось для всех тайной.

Мой отец, бывший тогда юным наследником, боготворил своего двоюродного дедушку — и для него был священен приказ брата дедушки, велевшего не подходить к зеркалам самому и не подпускать никого к комнате, которая впоследствии стала моей спальней, а тогда была местом таинственных встреч моих предков с привидениями (как мне рассказывал дядюшка Никколо) и проезжими алхимиками.

Но главных бесед братьев было в этой комнате три, рассказал мне граф.

После первой на двери, ведущей в потайной ход за стеной спальни в Девичьей башне, повисло одно из привезенных двоюродным моим прадедушкой зеркал. Второй и третий раз братья отсутствовали так долго, что дедушка мой едва сдержал свое нетерпение, но все-таки не приказал слугам взломать дверь комнаты, чтобы убедиться в том, что его отец и двоюродный брат живы.