Кукольник - Генри Лайон Олди

Лоа.

Дух вудуни Фионины Вамбугу, члена коллегии адвокатов Китты.

II

Феерия красок и образов. Бескрайняя чернота Космоса. Горящие самоцветы звезд и планет. Обрывки воспоминаний, скрученных в единый жгут. Водоворот, в котором нет начала и конца. Нити, нити, нити. Они тянутся к людям и событиям, промахам и удачам, радостям и сожалениям, возможностям и вероятностям.

Чужие лица.

Ребенок вертит игрушечный калейдоскоп…

…прилегло отдохнуть за кулисами. Ему сейчас хорошо, ему не больно — а эти трое так потешно хлопочут вокруг, куда-то несут… Зачем?

Оставьте мое тело в покое!

Кто рядом со мной? Присутствие. Лиловое облако мерцает, пахнет самкой. Самка игриво меняет очертания. Зовет.

Она меня зовет!

Лечу следом, мельком глянув в зал. Там сплошь тела — в форме для войны. И на сцене. И под сценой. Кругом — тела, формы, война. Из всех растут стрекучие щупальца. Тела в зале радуются. Я люблю, когда радуются! Тамтамы, огни, пляски до рассвета. Жаль, эти, для войны, радость прячут. Чтоб наружу из тела не лезла.

Глупые! Я ведь все равно вижу.

Самка близко. Трогает меня. Будем играть? Не будем? Сначала посмотрим? А потом поиграем? Хорошо, летим!

Тело на сцене говорит, говорит, говорит. Пыхтит и булькает. Тело встревожено. Тело сердится. Мы ныряем в люк за спиной сердитого. Здесь приводят в чувство еще одно тело: крепкое, бритоголовое, в форме для войны и красивой мантии. Тело хочет отдохнуть, отпустив на волю свой угнетенный Лоа, но ему не дают.

Ловят Лоа и загоняют обратно.

Вот дураки! Теперь у тела болит его бритая голова.

Это тело сердится так, что мне щекотно. На кого оно злится? За что? Не пойму. Наверное, на всякий случай. Про запас. Смешной!

Самка снова трогает меня. Хочет чувствовать вместе.

Провал. Разрыв.

Почему?

Мы были под сценой, а теперь мы есть в какой-то комнате. Что случилось между… Самка шепчет, чтобы я успокоился. Жмется ко мне. Ее запах будоражит. Откуда в ее запахе страх? Не надо! Я тебя защищу!

Не бойся.

Мое тело тоже здесь. Спит в восстановительном коконе. Кокон пульсирует, дышит помощью. С моим телом все в порядке. Оно и так бы скоро встало. А в коконе даже дольше получится. Хорошо! Тело лечится, а я могу еще погулять.

Самка тащит меня дальше.

Другая комната. Тело, что говорило на сцене, бранит тело с бритой головой. Оба злятся. Сильно. Отгораживаюсь. Что? Ты хочешь услышать?

Слушай.

— …для всей школы! Гард-легат захотел покрасоваться? Блеснуть записью с эмограммой? Привезли на выпускное торжество этого хлюпика, а нам расхлебывать?! Я как начальник школы…

— Вы забываетесь, господин дисциплинар-легат! Извольте сменить тон! Моя речь…

— Ах, ваша речь! А если эмпат умрет? Или подаст на нас в суд? Вы об этом подумали?! Надеетесь, что улетите, а вся ответственность ляжет на школу? На меня лично?!

— Какая ответственность?! Штатский хлыщ упал в обморок. Очнется, получит гонорар и уберется прочь…

— Вы сошли с ума! Эмпат — это вам не раб! Не варвар с периферийного мирка! Эмпаты в Галактике наперечет! Их профсоюз…

— Эмпат?! Профсоюз?! Мелкий актеришка, имперсонатор…

— Что?! Значит, под видом эмпата вы провели в школу…

Мне становится скучно. Тела жуют ерунду. Я хочу танцевать, но самка удерживает меня. В комнате объявляются два новых тела. Их лица из серого камня. Они уводят бритоголовое тело, которое очень волнуется. Бранит само себя за длинный язык. Кажется, оно сболтнуло лишнего, и теперь телу некуда отступать.

Самка увлекает меня за телами.

Комната. Снова. В углу — вещь. Живое пополам с мертвым, без Лоа. Мое тело звало вещь терминалом. Тела обожают имена. Это их игрушки. Тело с лицом из серого камня шарит в полумертвом терминале руками и глазами, второе тело спрашивает о чем-то тело с бритой головой.

Допрашивает, поправляет самка.

— …обязаны были поставить нас в известность заранее. Как это так?! — особый отдел не в курсе, что эмпат — вовсе не эмпат, а контактный имперсонатор…

— Я хотел, чтобы моя речь воодушевила молодых офицеров.

— Оставьте, легат. Никто не ставит под сомнение вашу лояльность и преданность империи, но имперсонатор упал в обморок. Признайтесь, ваша работа?

— Моя? У меня до сих пор раскалывается голова. Во время сеанса этот мерзавец стал транслировать мне боль!

— Боль? Он — вам? Варвар — помпилианцу?!

Другое тело выныривает из терминала.

— Я навел справки. Контактные имперсонаторы не могут причинить клиенту боль. Даже если очень захотят. Они в силах заставить клиента молоть чушь, поскользнуться, в конце концов, скрутить кукиш во время похорон… Но боль! — нет.

— Этот — сумел.

— Специально развитые навыки? Пси-мутация? — Легат, вы провели в военное учебное заведение мутанта. Что едва не послужило причиной срыва торжественной церемонии. Для диверсии — слишком мелко, но…

— Вы подозреваете меня в диверсии?

— Не вас. Тех, кто стоит за этим имперсонатором.

— За ним никто не стоит! Я нанял его случайно.

— Наша служба не верит в случайности. Допустим, кто-то поставил целью дискредитировать гард-легата Тумидуса, опозорить публично… У вас есть враги?

— Разумеется!

Больше я не слушаю. И самке не даю. Я хочу играть.

III

Реальность возвращалась болезненными рывками.

Сквозь воспоминания — меркнущие, никак не желавшие угаснуть окончательно — пробивались бессвязные звуки, запах смятой постели… Кто-то кричит. Женщина. Она в истерике. Наверное, туристка: ее сын оплывшим сугробом лежит в кресле бокора. Аромат пряностей. Головокружение. Потолок камеры. «Глазок» в двери… идол, рядом догорают свечи… скорей бы догорели, а то дышать нечем… кто-то дергается… кричит…

— А-а-а!

Реальность наконец собралась воедино и рухнула на Лючано. Вся целиком, в лице разъяренного вудуна-охранника, который ворвался в камеру из коридора. Охранник швырнул Тарталью на пол, прижал к упругому ковролину, надавив коленом на позвоночник. Рывком завел за спину, выворачивая суставы, сперва одну руку, затем другую — и ловко зафиксировал на запястьях силовые браслеты.

От детины несло табаком и жареным луком.

Так пахнет охрана на любой планете.

Сопротивляться Тарталья не пытался. Он еще не вполне пришел в себя после дурацкого обряда. Да и опыт прошлых лет подсказывал: стражу лучше не дразнить. Синьору Вамбугу он почти не видел: женщину скрывал стол. Стройные ноги вудуни подергивались: скверно, будто в конвульсиях. Адвокат скулила, как избитая собака. Охранник что-то затараторил, обращаясь к женщине, но ответом ему был отчаянный взвизг.