Легенда о Королях - Дмитрий Леонтьев

Как-то раз, обходя вечером посты часовых, я заметил, как эта зеленоглазая чертовка проскользнула в шатер короля. Наутро сэр Максимус был задумчив, при разговорах с подданными постоянно краснел, а один раз, когда думал, что его никто не слышит, в сердцах воскликнул: «Лолита чертова!». Что это значит, я не понял, а спрашивать у короля поостерегся. Однако благодаря настойчивости Морганы вскоре их сближение перестало смущать короля. Он все чаще бывал в ее обществе, а она уже не стеснялась заходить в его шатер открыто в любое время дня и ночи. Наверное, король все же был одинок и в этой вертихвостке нашел хотя бы иллюзию отвлечения от мирских забот. Но дружба с женщиной, у которой травмированная душа подчинена лишь навязчивой идеи отмщения, не могла принести ничего хорошего. Однажды, набравшись смелости, я сказал об этом королю. Он помрачнел, со вздохом потрепал меня по плечу и сказал: «Я знаю, сэр Хотспер, я знаю… Жалко ее. Она хорошая… Кто виноват, что она родилась не в свое время и… что все сложилось так, как сложилось?.. Она это тоже понимает. Не беспокойтесь, дружище — с Матильдой мы, скорее, друзья…» Ага, «друзья»! От такой «дружбы» мерлины на свет и появляются… Зато государь вовсе не обращает внимания на свою законную супругу, а зря! Леди Гайя — удивительная женщина! Умная, тонкая, с душой светлой и прямой, как солнечный луч. Слову этой хрупкой женщины верили даже такие прожженные пройдохи, как наши купцы, а гордые бароны исполняли ее просьбы, словно это были приказы… Когда, три года спустя, мы вернулись в замок Волчьих Ворот, то даже сир удивился тем переменам, которые произошли в его отсутствие по воле королевы. Она сумела воплотить в жизнь все мечты короля об устройстве быта — наверное, жадно ловила слухи о вводимых Максимусом порядках. Все, что сир насаждал на окраинах Аввалона огнем и мечом, она осуществила в его доме, и слуги воспринимали эти перемены с радостью. Такая уж это женщина… Признаюсь, что, пожалуй, она — единственная из всех дочерей Евы, которую я искренне уважаю и при необходимости отдал бы за нее жизнь с не меньшим удовольствием, чем за самого короля. Увы, мой сюзерен и в этом случае не блистал знанием человеческой психологии, предпочитая подлинной драгоценности — блеск мишуры рыжеволосой Морганы. Не скрою, с годами Моргана превратилась в редкостную красавицу, но разве дело во внешности? Смею надеяться, что когда-нибудь господину откроется вся уникальная сущность такой удивительной женщины как леди Гайя, и тогда их брак будет поистине счастливым…

Теперь же я возвращаюсь к событиям, изменившим судьбу не только Аввалона и Британии, но и всего остального мира — тоже. И все предыдущие события оказались лишь вступлением в удивительную историю противостояния двух великих королей…

Это было поздней весной, спустя полтора года после печальных событий в Нотингеме. Наш отряд, овеянный славой и уже обросший легендами, завоевывал город за городам и замок за замком, падавшие к ногам короля, как перезрелые яблоки. Только что сир принял вассальную клятву барона Тирреля и направлялся во владения некоего Арсита — владельца крохотного замка на западном побережье острова. Погода стояла из тех, про которые говорят, что в такие дни хороший хозяин и собаку из дома не выпустит. Затянутое тучами небо обещало грозу в ближайшие часы. Холодный порывистый ветер пробирал до костей, невзирая на шерстяные плащи. Мы двигались вдоль берега, когда всадник из высланного вперед дозора сообщил о терпящем возле берегов бедствие крохотном суденышке. Мы поспешили к указанному месту. Дело и впрямь было плохо. Метрах в пятистах от берега, чудом проскочив многочисленные рифы, даже не плыл — кренился с борта на борт утлый корабль с порванными в клочья парусами. Палуба его была пуста, но ветер доносил до нас многоголосый плач — в трюмах были люди. «Лодку! — крикнул король, торопливо сбрасывая доспехи. — Любую! Быстро!» Прибежавшие из ближайшей деревни рыбаки указали ему на одну из двувесельных шлюпок, широкодонных и ненадежных. Оттолкнув меня (я изо всех сил пытался воспротивиться этой губительной затее), Максимус гневно крикнул: «Уйди, дурак! Там же дети, неужели не слышите?! Кто умеет управлять кораблем?» Томас стремительно выступил вперед: «Мой отец был мореходом и брал меня с собой!» Они с королем оттолкнули лодку от берега, и сир мощными гребками погнал лодку навстречу терпящему бедствие кораблю. Закусив до крови губы, я следил, как, преодолевая сопротивление волн, они медленно приближаются к неуправляемому судну. Вот черный бок корабля уже совсем рядом, сир хватается за свисающую с борта снасть, подтягивается, карабкается на палубу, перегнувшись, хватает за руки Томаса, втягивая за собой, они скрываются из виду… Томительные минуты ожидания едва не свели меня с ума. Корабль еще качнулся раз, другой, и вдруг выпрямился, повернул к берегу. Люди вокруг меня орали от восторга, а я стоял и лишь истово молил Пресвятую Богоматерь не бросать героев в беде, помочь им добраться до берега целыми и невредимыми. Были ли услышаны мои молитвы, или счастливая звезда короля вновь вывела его из губительной пучины, но меньше часа спустя днище корабля заскрипело о прибрежный песок. Мокрый с головы до ног король бережно передавал с борта на руки воинов перепуганных, плачущих детей. В деревне были срочно разведены костры, затоплены бани, гонцы посланы в ближайшие города за лекарями и знахарями. Сто человеческих душ спас в этот день мой сюзерен. И только несколько часов спустя, когда обогретые и накормленные дети уже спали, я позволил себе удивиться: «Сир, вы заметили, что все они примерно одного возраста — годика по два-три, не более… И только мальчики. Что это может значить?» «Преступление, — сухо ответил король. — Это значит, что кто-то вез куда-то этих детей — вряд ли для благих целей! — а когда замаячила угроза шторма, покинул корабль. Так что это — преступление, в любом случае. Дождемся утра и попытаемся расспросить карапузов. Может, из их лепета, по лоскуткам удастся собрать правду».

Но правда оказалась столь ужасна, что поначалу мы просто отказывались верить в нее. Впрочем, поверить пришлось, ибо дети в этом возрасте еще не способны на столь страшную и изощренную ложь. Все они были отпрысками знатных семейств Британии, и большинство из них родились первого мая, чуть более двух лет назад. По приказу короля Артура, их родителям было велено привезти детей во дворец. Ночью слуги, во главе с сенешалем — молочным братом короля, сэром Кэем, — заперли их в трюме старого корабля, отбуксировали в море, где и бросили на произвол судьбы.

«Скотина! — бушевал Максимус, — Ирод средневековый! Вы поняли, сэр Хотспер, для чего он это сделал?!»

«Честно говоря, сир, — не понял, — признался я. — Это вообще выше моего понимания. Наверное, у короля помутился разум? История помнит такие случаи…»

«Помутился?! Как бы не так! Он как раз был в своем уме! В своем подлом, коварном уме кровожадного ублюдка! Он же опять пытался изменить пророчество Мерлина о ребенке, который разрушит его королевство и принесет ему гибель! В первый раз он пытался достать Моргаузу здесь, убив ребенка еще во чреве матери, а когда это не удалось, попытался добиться цели вторично, совсем уже изуверским способом. Он нарушил данную нам клятву не трогать сестер. Может быть, Моргауза спрятала ребенка, отдав на воспитание родственникам, а может, он просто не хотел рисковать, оставляя в живых хоть кого-то из рожденных в этот, злополучный для него, день… Эх, если б я мог хоть на день, хоть раз выйти за пределы этого острова! Если б я имел возможность пройти Вратами и добраться до короля Артура!.. Вот что, сэр Хотспер. Позовите ко мне Томаса и Конрада, у меня будет для них задание». — «Что вы задумали, сир?» — «Вам, мой благородный друг, этого лучше не знать. Просто позовите их ко мне! Асами… Проверьте еще раз детей. Может, им что-то надо…» Я догадался, что сир отсылает меня намеренно, не желая моего присутствия при этом разговоре, но я был так ошарашен изуверским поступком Артура, что не нашел в себе сил на обиду или любопытство. Король провел с Томасом и Конрадом не менее часа. По окончании разговора рыцари тотчас оседлали коней и куда-то умчались. Секрет их миссии открылся мне три недели спустя. И должен признаться, что эта тайна порадовала меня не больше, чем поступок британского короля.