Девятые Звездные войны - Эдмонд Мур Гамильтон

Это просто невозможно,— возразил Чейн.

— Я начинаю верить ему,— сказал Дайльюлло,— Крии, так вы их называете? Вы, разумеется расшифровали их записи.

— Некоторые,— признал Лабдибдин.— У меня здесь самые лучшие филологи Вхола, работающие самозабвенно. Скажу вам, начальство непрестанно так давило на нас, что все мы выбивались из сил; оно требовало от нас, чтобы мы исходили из его желания заполучить нечто такое, что могло бы разнести в куски любую планету. Если бы хоть половину своих усилий оно употребило на заботу о самом корабле... или на получение реальных знаний от корабля.

Лабдибдин нежно провел рукой по краю стола:

— Судно прибыло из другой галактики, другой вселенной. Там иная периодическая система элементов..., совершенно не свойственные нам формы жизни.., сколько всего могли бы мы узнать! А мы вынуждены

тратить время впустую на все эти исследования, направленные на поиск оружия, которое не существует. Сколько же мы теряем...

— Другая галактика, иная периодическая система элементов...,— сказал Дайльюлло.— Я так и догадывался. Что вам удалось узнать об этих, как их... криях?

— Они были одержимы пополнением знаний. Очевидно, они задались целью изучить все о мироздании... Можно предполагать, что аналогичные суда были посланы и в другие галактики с той же самой задачей сбора образцов. Технологический уровень криев без сомнения невероятно высок.

— Однако, они не смогли здесь сесть. Разбились.

— Не совсем так. Скорее это аварийная посадка... и, конечно, корабль никогда не предназначался для посадки. Что-то случилось. Жизненно важные части корабля сильно разрушены, и записи, относящиеся к крушению, естественно, очень коротки, сделаны наспех, но кажется очевидным, что в одном из энергоблоков произошел взрыв, который так сильно повредил систему жизнеобеспечения, что не осталось никакой надежды на возвращение домой. Конечно, наша галактика ничем не могла им помочь — ни запасными частями, ни восстановительными работами. Надо полагать, они обдуманно избрали эту планету: она изолирована и необитаема, хорошо спрятана в туманности..., и только по чистейшей случайности корабль был обнаружен вхоланским геологом, занимавшимся поиском редких металлов.

— Местечко, подходящее для кладбища,— заметил Дайльюлло.— Нашли ли вы какие-нибудь тела криев в развалинах корабля?

— О, да. Мы действительно нашли и немало,— ответил Лабдибдин и, тревожно посмотрев на Дайльюлло, добавил:

— Только дело в том, что... они, кажется, не мертвы.

XVII

Глубоко, в самом центре корабля они шагали по длинному коридору. Металлический пол издавал гулкий звук, отражавшийся позади эхом и терявшийся в тишине. Лампочки здесь висели редко, через большие тусклые промежутки.

— Мы не очень часто сюда приходим,— заметил Лабдибдин.

Говорил он вполголоса, словно боялся, как бы помимо двух землян его не послушал кто-то или что-то. Это вхолан, проявивший вначале острую враждебность, до удивления смягчился.

Он затюканный человек, подумал Дайльюлло. Для него облегчение поговорить с кем-нибудь, даже с нами..., разорвать удушающие оковы секретности. Он слишком долго пребывает в здешнем плену, замурован по существу в этом корабле со... со всем тем, что мне предстоит увидеть, а этого достаточно, чтобы опустились у него плечи и подкашивались ноги. Не удивительно, что он того гляди сломится.

Шаги, казалось Дайльюлло, были неприлично громкими, чем-то опасными. Он физически ощущал окружавшую тишину и огромную темную массу корабля. Он чувствовал себя необыкновенно крохотным существом, этаким насекомым, нахально позволяющим себе распоряжаться чужой собственностью.

Хотелось бы знать, о чем думает сейчас Чейн. Дайльюлло видел, что тот не очень-то выдает себя. Яркие черные глаза варновца, казалось, всегда были неизменными, готовыми к любой неожиданности, любопытными ко всему, но никогда не показывающими внутренних переживаний. Наверное, это лучший вариант жизни принимать ежедневно, ежеминутно все так, как есть, никогда не стремиться докапываться до сути явлений. Явления тогда становятся сложными, когда ты начинаешь размышлять о них.

А может быть, Чейн действительно сухой, лишенный фантазии человек, каким всегда кажется? Дайльюлло вдруг усомнился в этом.

Лабдибдин поднял руку.

— Мы почти прибыли,— прошептал он.— Идите осторожно, пожалуйста. Смотрите под ноги.

Гладкий пол и обшивка коридора сменились здесь плитами внахлест, выглядевшими словно рыбья чешуя.

— Для того, чтобы лучше противостоять ударам,— пояснил Лабдибдин, помогая жестами рук.— Этот зал смонтирован в паутине гибких опор, и его почти ничто не может повредить, разве только полное уничтожение корабля.

Дайльюлло шагал осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться.

Впереди показалась открытая дверь и за нею очередной ряд тусклых лампочек, повешенных вхоланами. Дверной проем был непривычно высоким и узким. Протискиваясь через него, Дайльюлло поцарапал себе оба плеча.

У Дайльюлло уже сложилось некоторое представление о том, что предстояло увидеть. И все же он оказался совершенно неподготовленным к тому, что предстало глазам.

Стоявший рядом Чейн крепко выругался по-варновски и инстинктивно положил руку на станнер.

Будь он и в самом деле волком, подумал Дайльюлло, наверное, зарычал бы, прижав уши, вздыбив шерсть и убрав под брюхо хвост. Вот именно так я себя сейчас чувствую..., а точнее, чувствую себя подобно старой деве, пришедшей на первое ночное свидание и дрожащей от Страха.

Здесь и был Страх. Но не тот рациональный страх, что способствует выживанию. Нет. Это был слепой, бессмысленный, сковывающий тело страх; это было ксенофобное сжатие протоплазмы в результате воздействия на нее чего-то совершенно чуждого, непривычного.

Теперь Дайльюлло понимал, почему вхоланы нечасто приходили сюда на встречу с криями.

Криев здесь было около сотни. Они сидели стройными рядами, каждый в высоком, узком кресле, с прямой, словно у древнеегипетских фараонов, осанкой: их нижние конечности были сомкнуты, а верхние, с длинными, изящными отростками, служившими как пальцы, покоились на подлокотниках кресел. Вся одежда состояла из простой накидки. Их тела походили на темный янтарь не только по цвету, но и по веществу, а по форме могли быть приняты или за животных, или за растения, или за сочетание тех и других, или, наконец, за что-то другое, не поддающееся осмыслению в рамках понятий терминологии нашей галактики. Они были очень высокими, очень гибкими, по-видимому, лишенными суставов и мускулов, и действующими всем своим телом, словно колеблющиеся ленточные водоросли в застойной воде.

Основную часть лица крия занимали два огромных, с молочным оттенком глаза, встроенных в голову удлиненной узкой формы. По обеим сторонам головы были прорези для дыхания, а спереди располагался маленький сморщенный рот, застывший, казалось, в вечном раздумье.

Глаза криев были широко открыты, и у Дайльюлло было такое ощущение, что все они, все сто пар, смотрят прчмо в его душу.

Стремясь уйти от этих взглядов,, Дальюлло повернулся к Лабдибдину и спросил:

— Что