Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - Лори Готтлиб

Через несколько месяцев я поняла, что должна снова взяться за дело и начать новые поиски. Но едва я собралась залогиниться, раздался нежданный звонок.

Это была Кэтлин, моя лаборантка из банка спермы.

– Лори, хорошие новости! – воскликнула она со своим ярким акцентом. – Кто-то вернул пробирку с ребенком Клуни.

Ребенок Клуни… тот парень. Который «полный набор».

– Вернул? – переспросила я. Я испытывала очень смешанные чувства по поводу возвращенного семени. Мне казалось, это как в супермаркетах: нельзя вернуть предметы личной гигиены, даже с чеком. Но Кэтлин заверила меня, что пробирка не покидала хранилище и с «продуктом» все в порядке. Просто женщина забеременела другим путем, и ей больше не требовалась донорская сперма. Если я хотела ее получить, нужно было покупать прямо сейчас.

– У Клуни есть лист ожидания… – начала она, но не успела закончить предложение: я уже согласилась.

Позже той осенью я ужинала в компании близких после своего baby shower – «предрожденной вечеринки», когда мама заметила, что настоящий Джордж Клуни сидит за столиком неподалеку. Все присутствующие знали о словах Кэтлин про «молодого Клуни», так что мои друзья и семья по очереди указывали на мой увеличившийся живот, а затем поворачивались к знаменитому актеру.

Он выглядел заматеревшим в сравнении с тем молодым актером, что играл в «Скорой помощи». Я тоже чувствовала себя куда более взрослой, чем во время работы исполнительным продюсером на NBC. Столько всего произошло в наших жизнях. Он вот-вот должен был взять «Оскар». Я вот-вот должна была родить ребенка.

Неделю спустя «ребенок Клуни» получил новое имя: Закари Джулиан. ЗД. Он – это любовь, и радость, и чудо, и волшебство. Он, как сказала бы Кэтлин, «полный набор».

Прыжок вперед на восемь лет – своего рода дежавю. Когда Бойфренд сказал: «Я не могу жить с ребенком под одной крышей еще десять лет», я словно перенеслась в тот день в «Урт», когда Алекс сказал, что все-таки не может быть моим донором. Я помню, как была разбита, но помню и звонок Кэтлин, воскресивший то, что казалось останками моей мечты.

Ситуация казалась достаточно схожей – ошеломляющий поворот, разрушенные планы, – чтобы за болью от заявления Бойфренда во мне теплилась надежда, что все снова встанет на свои места.

Но в этот раз что-то ощущается совсем иначе.

В середине двадцатого века британский психоаналитик Уилфред Бион заявил, что психотерапевты должны слушать своих пациентов «без памяти и без желания». По его мнению, специалисты склонны субъективно интерпретировать воспоминания, со временем трансформируя их, в то время как их желания могут противоречить желаниям пациентов. Вместе они могут создать искаженные образы (или «сформулированные идеи»), привносимые психотерапевтами в лечение. Бион хотел, чтобы клиницисты начинали каждый сеанс с выслушивания пациента в моменте (а не под влиянием памяти) и рассматривали различные результаты (а не оставались под влиянием желания).

Когда я только начала практиковать, я училась у сторонника учения Биона и бросала себе вызов: начинать каждую сессию «без памяти, без желания». Мне нравилась идея не отвлекаться на предвзятые мнения и идеи. В ней чувствовался привкус дзена, схожий с буддистскими представлениями отказа от привязанностей. На практике же это казалось больше похожим на подражание Г.М. – известному пациенту невролога Оливера Сакса. Повреждение мозга приговорило его к жизни «в моменте» без способности вспомнить даже недавнее прошлое или осмыслить будущее. Поскольку мои лобные доли были нетронутыми, я не могла погрузить себя в подобную амнезию.

Конечно, я знала, что концепт Биона был более сложным и что есть смысл в оставлении всех отвлекающих аспектов памяти и желания за дверью. Но сейчас я вспомнила про него, потому что еду на сессию к Уэнделлу и думаю, что со стороны пациента – с моей стороны – принцип «без памяти (о Бойфренде), без желания (в отношении Бойфренда)» был бы даром Божьим.

Сейчас утро среды, и я сижу на кушетке Уэнделла – все еще между позициями А и В, – едва пристроив подушки за спиной.

Я планирую начать с того, что накануне случилось на работе: я была на общей кухне и заметила экземпляр журнала под названием «Развод» на самом верху стопки материалов для чтения, предназначенных для комнаты ожидания. Я представила себе людей, которые выписывают этот журнал: как они приходят домой в конце дня и находят среди счетов и каталогов этот журнал с ярко-желтыми буквами на обложке, гласящими «РАЗВОД». Потом я представила, как они заходят в свои пустые дома, включают свет, разогревают замороженную еду или заказывают что-то, садятся поесть и листают журнал с мыслью: «Как моя жизнь дошла до такого?» Мне казалось, что люди после развода занимаются чем угодно, кроме чтения этого журнала, и что большинство подписчиков наверняка больше похожи на меня, начинающую все заново и пытающуюся найти в этом смысл.

Конечно, я так и не вышла за Бойфренда, так что это не было разводом. Но мы собирались пожениться, что, казалось мне, поместило меня в ту же категорию. Я даже думала, что наше расставание могло быть хуже развода в одном конкретном аспекте. Когда грядет развод, все уже само по себе плохо, и именно это ведет к разрыву. Если вы собираетесь оплакивать потерю, разве не лучше иметь арсенал неприятных воспоминаний – каменное молчание, скандалы и крики, жуткое разочарование, – чтобы приглушить хорошие? Разве не труднее отпустить отношения, наполненные счастливыми воспоминаниями?

Мне казалось, что ответ «да».

Так что я сидела за столом, ела йогурт и скользила взглядом по заголовкам («Лечим неприятие», «Управляем негативными мыслями», «Создаем новую себя!»), когда мой телефон пикнул, оповещая о входящем письме. Оно не было, как я все еще (зря) надеялась, от Бойфренда. Тема гласила: «Приготовься к лучшему вечеру в своей жизни». Спам, подумала я, но если нет, то кто я такая, чтобы отказываться от лучшего вечера в своей жизни в своем нынешнем ужасном состоянии?

Я кликнула на письмо и увидела, что это напоминание о заказанных билетах на концерт; я купила их несколько месяцев назад в качестве сюрприза к приближающемуся дню рождения Бойфренда. Мы оба любили эту группу, их музыка была чем-то вроде саундтрека к нашим отношениям. На первом свидании мы выяснили, что у нас одна и та же самая-самая любимая песня. Я даже представить не могла, что пойду на этот концерт с кем-то, кроме Бойфренда, особенно в его день рождения. Стоит ли мне идти? С кем? И не буду ли я думать о нем в день его рождения? Что вызывало вопрос, а будет ли он думать обо мне? И если нет – значила ли я что-нибудь для него? Я снова посмотрела на заголовок в «Разводе»: «Управляем негативными мыслями».

Мне было трудно управлять негативными мыслями, потому что вне офиса Уэнделла для них не было отдушины. Расставания относятся к категории «тихих» потерь, менее значимых для других людей. У вас был выкидыш, но вы не потеряли ребенка. Вы расстались с молодым человеком, но не потеряли супруга. Так что друзья полагают, что вы оправитесь относительно быстро, и вещи вроде этих билетов на концерт становятся почти что желанным внешним признанием вашей потери – не только человека, но и времени, и компании, и привычного распорядка, шуточек и намеков, понятных только двоим, и общих воспоминаний, которые вам теперь предстоит хранить в одиночку.