Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Я бы с удовольствием провел урок в старших классах, где изучается современная литература, и урок назывался бы «Единая и неделимая русская литература», потому что больше всего меня беспокоит растаскивание русской литературы на советскую, антисоветскую, диссидентскую, эмигрантскую и прочие. Но есть просто великая русская литература, которая, учитывая тот сложнейший исторический опыт, что Россия приобрела в XX веке, создавалась в разных условиях. Но критерий у этой литературы был общий: первое — обогащение русского языка, второе — высокая художественность, третье — любовь, несмотря ни на что, к своему Отечеству, и вера в будущее своего отечества. Я считаю, что вера в будущее России — это светский символ веры человека, живущего в России. Есть у нас православный символ веры. Он всем известен. А есть и мирской: это именно вера в великое будущее своей страны. Для меня не может быть большой русской литературы, если там нет этой веры. Значит, что-то здесь не то.

Наших крупных писателей при всех их сложных отношениях с эпохой: и у оставшихся здесь, таких, как Платонов, Булгаков, и у уехавших, изгнанных, как Бунин, Солженицын, — объединяет эта вера. Отбирая книги для школьной программы, во главу угла я бы ставил этот критерий, потому что молодого человека надо воспитывать на книгах, в которых запечатлено не отчаяние и неверие в будущее, которое посещает любого, даже самого оптимистического, человека, а на книгах, в которых сконцентрирована эта вера. Учить надо все-таки на тех произведениях, где человек обретает веру в будущее.

— В вашей газете вышло приложение «Литературный резерв», ориентированное на молодых творцов литературы. Могут ли школьники попробовать здесь свои силы?

— Вполне. Мы это затеяли, чтобы помочь встать на крыло молодым. Нас поддержала партия «Справедливая Россия»: выделила деньги на этот проект. Я сам начал писать стихи в школе. Кстати, несколько стихов, написанных мною в 10 классе, в отредактированном виде вошли в мою первую книжку. В принципе это уже тот возраст, в котором могут создаваться профессиональные стихи, по крайней мере, могут быть прорывы к ним: образы какие-то находятся. У нас в газете указаны все координаты, и мы ждем школьников, которые пишут. Чем раньше человек, пишущий стихи, поймет свое призвание, тем лучше. Быть напечатанным — не главное. Очень важно начинающему писателю, что твои стихи прочитает профессиональный редактор, скажет, что хорошо и плохо.

С первого сентября при «Литрезерве» организуется литературная консультация. Можно будет прийти на консультацию, и тебе скажут, что и как.

С этого и начинается путь. Я сам так начинал. В моем архиве лежат стопки отрицательных рецензий: мне объясняют, что мои стихи не могут быть напечатаны по тому-то и тому-то. В то время я жутко переживал, что это несправедливо, что это завистники хотят не допустить такого яркого конкурента. А сейчас понимаю: это совершенно правильно, честно.

Один рецензент, например, пишет: я считаю, что автор этих стихов через какое-то время станет хорошим прозаиком. Хотя тогда я не собирался писать прозу. Приглашаем молодых, в том числе школьников. Если не напечатаем, то объясним, почему не напечатаем, и если сам пишущий поймет, то это шаг к тому, чтобы писать лучше. Учителя литературы, ведущие кружков могут посылать работы своих учеников. Может быть, таким образом они дадут им путевку в жизнь. Давайте сотрудничать.

— В вашем романе «Грибной царь» герой Свирельников с ностальгией вспоминает детство, летние каникулы, проведенные в деревне у бабушки и дедушки. Это автобиографично в какой-то мере?

— В романе описано мое детство: летние каникулы я проводил в деревне на Волге. Изображенная в романе деревня — это Селищи Кимрского района тогда Калининской области, ныне Тверской. Вообще не знаю, как сложилась бы моя жизнь, стал бы я сначала поэтом, потом прозаиком, если бы лучшие годы, детство, не провел в деревне своего деда, куда я уезжал на все лето и жил там жизнью сельского жителя: огород, рыбалка, грибы, заготовление сена. Помню, ворошили сено, а там сидела гадюка и чуть не укусила меня. К концу августа я превращался в абсолютно деревенского мальчишку, меня уже все принимали за своего. И когда возвращался в город, то дичился, чувствовал себя непривычно. Город за зиму меня опять превращал в городского мальчика. А летом снова деревня… У деревенских, и у меня это тоже развилось, особое чувство природы. И, конечно, речь. Мой писательский язык во многом оттуда, из детства, он сформирован деревенской средой, я его впитал, сам того не сознавая тогда. Писатель не анализирует свои языковые запасы, но иногда мне вдруг открывается пласт, который я совершено не должен знать. Откуда же я знаю эти слова, этот строй речи? А потом вспоминаю, что так говорил сельский кузнец, к которому мы ходили чай пить. Все это залегает, откладывается в сознании. Я считаю, что село является центром воспроизводства нации. Город нацию перемалывает, а воспроизводит село с его укладом, духовностью, приоритетами. А ведь сейчас сельские жители практически из эфира ушли: ни передач, ни фильмов о них. За редким исключением. Ну и не беру пародии иногда на уровне издевательства.

— Среди приоритетов в оказании помощи со стороны государства вы назвали сельские библиотеки. Почему?

— Безусловно, библиотека — центр культурной жизни в селе. Я сам, проводя каникулы в деревне, ходил в сельскую библиотеку, брал книги читать. Сейчас значение библиотек, на мой взгляд, возрастает, поскольку значительная часть населения не имеет средств на приобретение книг. И многие люди, читатели вернулись в библиотеки по материальным соображениям. Я рос в рабочей семье, у нас были непростые материальные условия, денег на покупку достаточного количества книг не было, и я из библиотек не вылезал — они сыграли в моей жизни очень большую роль. До сих пор вспоминаю библиотекарей с благодарностью. Они мне советовали, что надо читать, что интереснее, были внимательны и всегда готовы помочь. И если библиотеки будут закрываться или формировать фонды будут недостаточно и неправильно, это повлияет на общий уровень культуры сельских жителей, он совершенно однозначно понизится.

— Вы много ездите по стране и как главный редактор «Литературной газеты», и как писатель. Посещаете ли вы во время этих поездок провинциальные библиотеки?

— Я посещаю книгохранилища, как в Москве, так и в провинции. Часто выступаю в библиотеках, встречаюсь с сотрудниками и читателями. Меня огорчало, что долгое время в период нашей «государственной недостаточности» формирование библиотечных фондов было отдано на откуп различным подозрительным организациям, которые по своему усмотрению и мировоззрению и, очевидно, в соответствии со своими целями, комплектовали библиотечные фонды. Однажды, будучи в провинциальной юношеской библиотеке, вскрыл по предложению ее сотрудников бандероль, присланную одним из таких фондов. Особенность этих посылок книг в том, что пятьдесят процентов стоимости оплачивает фонд, а пятьдесят процентов — библиотека. Вскрыл, и увиденное повергло меня в ужас: присланной была или неприличная откровенная эротическая литература, или книги по истории, которые носили исключительно ревизионистско-очернительный характер. Было ощущение, что там специально сидят люди и умышленно подбирают книги, по прочтении которых у молодого человека возникнет стойкое неприятие своей страны. Конечно, мы не должны закрывать глаза на мрачные страницы нашей истории. Они есть в любой стране и любой истории. Но воспитывать надо по вершинам, а не по низинам. В нашей истории были низины, но вершин было неизмеримо больше, и они несомненны.