Викторианский Лондон. Жизнь города - Лайза Пикард

Но все же… как часто случается, закон расходился с практикой. Пособие для неимущих продолжали выдавать. В 1861 году в работном доме в Марилебоне, например, 2039 человек получили пособие на содержание и 3332 пособие для неимущих.[222]

Условия в работном доме были суровыми. Журналисты стремились публиковать сенсационные факты о жизни в работном доме, но достоверных рассказов из первых рук было очень мало. Один мальчик мирно жил в комнате в Вулидже со своей семьей: сестрой, родителями, дядей и тетей и бабушкой с дедушкой до своих семи лет. Затем его мир рухнул. Мать умерла, отец скрылся, дядя и тетя исчезли. Мальчик с сестрой оказались в Общем работном доме на другом конце Лондона. Мальчик не выносил этой жизни и бывал не раз бит за свою мятежность. Его учил портновскому делу — частый выбор в работных домах — учитель-садист, который избивал его дважды в день, а однажды ударил так, что тот потерял сознание. В течение месяца он не виделся с сестрой, потом они изредка встречались, пока она не заболела и не умерла. Бабушка до самой своей смерти как-то ухитрялась ежемесячно в приемный день добираться в работный дом из Вулиджа. Мальчик остался совсем один. Еды было «недостаточно»: куски хлеба в миске с разведенным молоком на завтрак, иногда на обед мясо с тремя картофелинами, зачастую гнилыми, 4 унции хлеба с маслом и полпинты разведенного молока на ужин. «Полная невозможность уйти и страшная уверенность в том, что я буду бит палкой за дурное поведение, наполняли меня ужасом».

Однако неукротимый дух мальчика выдержал испытания, и он сумел стать учителем. «Я был благодарен за многое… Мне было 14, я умел читать, писать и очень хорошо считать… как староста я получал 2 пенса в неделю, как старший староста — 4 пенса». Его перевели в Школу центрального района Лондона для бедных детей, в которой было около 1000 учеников. Она была известна как «Гигантская школа». Там мальчик «совершенно избавился от нищеты». Когда ему впервые разрешили пойти на прогулку одному, он был испуган. «Не думаю, что кто-нибудь, кроме тех, кто пережил то же самое, может вполне почувствовать эмоции мальчика из работного дома, которого впервые выпустили на улицу одного».[223] Хотя «во многих случаях ребенок происходил из нищих не в одном поколении», ему давали таким образом шанс войти в респектабельный средний класс как учителю.[224] (Эта школа закрылась в 1933 году. Самым известным ее учеником был Чарли Чаплин.)

Еще один рассказ очевидца — доктора, служившего в работном доме на Стрэнде. На «Библиотечной карте» Стэнфорда этот работный дом отмечен к западу от Тоттнем-Корт-роуд, рядом с Чарлот-стрит.[225] Брат доктора Роджерса описывает, как тому «приходилось иметь дело с отвратительными членами лондонского церковного совета [приходские чиновники, отвечающие за повышение платы, которую бедняки должны были платить за содержание в работном доме]… и с чиновниками Совета закона о бедных, решительно стремящимися избежать любой ответственности». Доктор Роджерс был назначен начальником медицинской службы работного дома в 1856 году за щедрую плату в 50 фунтов, и должен был «обеспечивать любую врачебную деятельность». Я опишу медицинские аспекты этого времени в главе о здоровье, но вот его рассказ о самом здании. Это было

Где-то в этом большом комплексе размещались плотницкая мастерская, покойницкая, мастерская жестянщика и кузница. Отделение для мужчин, страдающих «эпилепсией и слабоумием», находилось над обычным мужским отделением, а женское было втиснуто между залом заседаний и родильным отделением. Палата для новорожденных была «сырая, скверная и переполненная — смерть освобождала этих молодых женщин от их незаконного потомства». Здесь всегда жило не менее 500 человек. Когда доктор Роджерс только что получил назначение, надзирателем работного дома был человек «настолько необразованный, что с трудом мог написать свою фамилию». После его увольнения дела работного дома начали поправляться.

Ипполит Тэн, посетив работный дом Сент-Льюк на Сити-роуд в 1859 или 1862 году, увидел примерно то же разнообразие зданий, служивших для тех же разнообразных целей, но менее гнетущую обстановку.[226] На «Библиотечной карте» Стэнфорда видно, что это большое здание.

В приходе Сент-Мартин-ин-де-Филдс был свой работный дом, сразу за Национальной галереей. Племянница Гладстона, леди Кавендиш, регулярно посещала его, когда бывала в Лондоне. «Вид лазарета, безусловно, развеивает все романтические представления об уходе за больными; все настолько непривлекательно и бедно, а некоторые из бедных старичков выглядят довольно отталкивающе». Ее визиты, безусловно, ободряли «бедных старичков»: однажды она принесла «целую охапку полевых ромашек и клевера для моих бедных старичков из работного дома», — хотя те, возможно, предпочли бы получить в подарок розы и гвоздики, потому что полевые ромашки недолго стоят в воде. В ее дневнике запись: «Старики были очарованы». Годом позже она добавила к своим добрым деяниям посещения работного дома в приходе Сент-Джордж в Ист-Энде. Там была «райская свежесть, порядок и уют по сравнению с Сент-Мартином. Мне пришлось опекать одного дряхлого старичка, которому понравились мятные леденцы» и, безусловно, общество такой красивой и веселой собеседницы. Но жестокость этой среды иногда ошеломляла ее. «Неправильно и отвратительно, что бедным людям приходится умирать посреди переполненной палаты, и вокруг кровати нет даже занавесок».[227]