Магия ворона - Маргарет Роджерсон

– Странно слышать такое от смертной, которая не может даже съесть зайца сырым.

Еле поспевая за его широкими шагами, я последовала за ним молча, решив не спорить по поводу зайца. Я начинала понимать, что наше Ремесло казалось фейри таинственным до крайности: как если бы я потребовала перед потреблением вымочить мясо в лохани вдовьих слез в новолуние. Было странно осознавать, что моя собственная магия представляла для фейри куда большую загадку, чем их магия – для меня. Я чувствовала себя какой-то волшебницей с кучей сложных мистических трюков в рукаве, а не совершенно обыкновенной художницей.

Я приметила белку на поросшем мхом валуне. Когда обернулась, чтобы посмотреть на нее снова, позади меня не оказалось ни белки, ни валуна. Оглядевшись, я поняла, что, хотя деревья были одного и того же рода, они менялись буквально с каждым шагом. Я посмотрела вперед, потом оглянулась. Да, тот ясень с огромной сломанной веткой исчез. Прищурившись, я, кажется, разглядела его – метрах в четырехстах позади нас; хотя, конечно, листья загораживали вид, и точно сказать было нельзя. Я вспомнила старые сказки и вздрогнула.

– Ты же не делаешь ничего со временем, правда? – спросила я. Принц смерил меня надменным взглядом через плечо: это значило, что он не совсем понял мой вопрос, но не хотел этого признавать. – Когда я вернусь в Каприз, не окажется, что все мои близкие и знакомые умерли столетие назад? И сама не превращусь вдруг в старую деву? Потому что, если я права, ты должен вернуть все, как было. – Я говорила твердо, стараясь скрыть растущее беспокойство. – Я просто заметила, как мы перемещаемся. Мы делаем всего несколько шагов, а двигаемся так, будто прошла четверть часа.

– Нет, просто это осенние земли подчиняются мне и помогают нам идти быстрее. Хочешь сказать, ты только сейчас это заметила? – Я нахмурилась. Так оно и было. – Клянусь, с того момента, как мы вошли в лес, время шло, как обычно. Колдовство, о котором ты думаешь, – гадкая выходка, жестокая по отношению к людям. Именно поэтому фейри этим и занимаются, – добавил он.

– Я надеюсь, ты так ни с кем не поступал, – пригрозила ему я.

– Нет, конечно! – с чувством ответил он. Его следующие слова, впрочем, немного подпортили впечатление: – Это всегда казалось мне слишком утомительным. Все, что люди после этого делают – разводят сырость, а потом возвращаются в лес, чтобы на тебя наорать.

Я покачала головой. Боже, что за наказание.

Мы продолжили путь. Всего минуту назад я восхищалась огненными рябинами и вдруг как будто попала в совершенно другой лес. Все вокруг стало зеленым. Но не того сочного, бурного травянистого цвета, как летние леса, а самых разных оттенков: бледных, пятнисто-кружевных, золотисто-зеленых – легких, поверхностных, как глазурь на торте, как шифоновая вуаль на платье. Дикие цветы высотой по колено расступались передо мной. Пчела сонно прожужжала мимо моего лица.

Из груди вырвался восторженный смех. Мы оказались в весенних землях!

– Мы можем на минутку остановиться? – крикнула я. Грач продолжал идти и уже оказался довольно далеко от меня. – Если это безопасно, конечно. Здесь так красиво. Я бы хотела написать пейзаж, когда вернусь домой.

Он замер и украдкой посмотрел на меня.

– Здесь почти так же красиво, как в осенних землях, – добавила я громко, чтобы не уязвить его достоинство. Это его, кажется, успокоило.

– Вон там можно присесть, – сказал он и, нагнувшись, прошел в сторону под какими-то ветками. Когда я его догнала, он уже сидел на краю небольшого камня, почти полностью заросшего мхом, окруженного колокольчиками и перьями папоротников. Я присела с другого края спиной к Грачу, поскольку после событий сегодняшнего утра мне показалось мудрым сохранять дистанцию, и подумала, не снять ли ботинки. Но потом я увидела колодец и забыла думать о том, каково мне будет босиком в этом буйстве папоротников.

Колодец был небольшим, старым и по всем статьям неприметным. Я долго смотрела на него.

– Я привел тебя к Зеленому Колодцу, – тихо сообщил Грач.

Я подскочила так быстро, как будто камень вдруг превратился в кучку горячих углей. В ушах зашумело, в глазах стало темнеть; мечтая лишь о том, чтобы убраться отсюда поскорее, я попятилась к какому-то дереву и уперлась в него спиной, чувствуя, как все тело покрывается холодным липким потом. Я никогда еще не падала в обморок, но безошибочно понимала, что близка к этому.

Грач заговорил снова, лишь слегка повернув голову, не особенно глядя в мою сторону. Мое поведение озадачило его, но не думаю, что он заметил, как болезненно я отреагировала.

– Ничего не случится, пока не выпьешь из него воды. Но, насколько я понимаю, возможность испить из Зеленого Колодца для многих людей – самое сокровенное желание.

Я сползла по стволу на землю и уселась в его неуютны, шишковатых корнях, чувствуя, как лодыжки щекочут стебли диких цветов. Он был прав. Из всех людей, что пропадали в лесах, большинство уходило туда в поисках Зеленого Колодца, надеясь найти его самостоятельно, несмотря на колоссальный риск. Мастера-Ремесленники трудились годами, преследуя эту цель. Должно быть, всего одному человеку в столетие выпадала такая честь. Зеленый Колодец был желаннее любых чар, любых золотых гор. Но из всех опасностей мира эта участь пугала меня больше всего.

– Я подумал, – продолжал Грач, – что в данных обстоятельствах это была бы для тебя идеальная альтернатива. Ты больше не нуждалась бы в моей защите и не боялась бы ничего в этом лесу. Ты могла бы посещать осенние земли… или любые другие, – добавил он торопливо, – когда тебе будет угодно. И, разумеется, стала бы бессмертной.

Я еле нашла в себе силы заговорить.

– Я не могу.

На этот раз Грач все-таки посмотрел на меня. Оценив выражение моего лица, он мгновенно подскочил с камня.

– Изобель! Тебе плохо? Ты заболела?

Я покачала головой.

Пауза.

– Ты умираешь от голода? – нервно спросил он.

Я коротко зажмурилась, мучительно подавляя невольное желание засмеяться.

– Нет. Дело в Колодце. Грач, ты должен понять кое-что обо мне. Ремесло для меня – не просто занятие. Ремесло – это то, что я есть. Испив этой воды, я потеряю себя и все, что мне дорого. Я знаю, тебе сложно это осознать, потому что ты никогда не был смертным, но та пустота, которую я чувствую в каждом представителе вашего народа, пугает меня больше смерти. Самая отчаянная ситуация не заставила бы меня даже задуматься о Зеленом Колодце. Лучше пусть меня разорвут на части Дикие Охотники, чем я стану фейри.

Он снова опустился на камень, обдумывая мои слова. Я запоздало подумала, что все это могло быть для него довольно оскорбительно; но принц выглядел скорее удивленным – как будто что-то упало с дерева и стукнуло его по голове. Попытка понять то, что я сказала, должно быть, требовала от него колоссальных усилий. С его точки зрения, человеческие эмоции были не благословением, а проклятием, приносили только несчастье. Почему же я не хотела от них избавиться?