Последний день Америки - Сергей Зверев

– Как заклинило? – не понял Горчаков. – Что это значит?

– Это значит, что мы не сможем попасть внутрь, – вздохнул главный конструктор.

– Но две недели назад мы с вами попали на борт безо всяких препятствий! Что случилось с люком, капитан третьего ранга?

– Должно быть, что-то с запорным механизмом. Наверное, из-за резкого температурного перепада, – пролепетал офицер.

– Так! – сказал Горчаков, и глаза его стали наливаться дурной кровью.

Потом он не меньше минуты вопил, как тот Джельсамино. Это с ним редко, но случается – как реакция на чью-то безалаберность.

Я предусмотрительно отошел подальше и ржал, как пикирующий Пегас. А что еще оставалось делать человеку, которого в скором времени должны запихать в утробу титановой малютки? Мне предстояло пройти на ней через всю Атлантику и как минимум шесть раз покинуть через этот чертов люк.

Стоя у хвостовой части подлодки, я представлял, как спустя два месяца пути пытаюсь открыть заклинивший люк и хохотал, держась за живот…

Люк был успешно открыт ближе к вечеру, и пока специалисты разбирались с ремонтом запорного механизма, мы все же проникли внутрь через шлюзовую камеру и приступили к ознакомительному занятию.

По мере того как три спеца вводили меня в курс дела, я не переставал восхищаться тем, насколько продвинутым было оснащение подлодки. В эти минуты даже московский тренажер казался мне детской игровой приставкой в сравнении с настоящей «Барракудой». Чего здесь только не было! Два хранилища для продуктов: обычное, состоящее из множества выдвижных ящиков, и объемный холодильник с различными зонами охлаждения. Туалет, трансформируемый в душевую кабину, и неплохо обустроенный камбуз. Вещевой шкаф, собранный воедино с оружейной пирамидой, и навороченная развлекательная система… Но более всего меня заинтересовало рабочее место командира подлодки. Нет, то кресло перед мониторами и пультом управления, которое я видел внутри тренажера, почти в точности повторяло «натуру». Однако имелись и некоторые отличия. Во-первых, командирское кресло в действующей «Барракуде» имело кучу настроек и по виду напоминало катапультное кресло военного самолета. Во-вторых, парочка мониторов на тренажере была бутафорской. Здесь же, после того как инженеры включили питание, ожило и засветилось сочными цветами буквально все: и мониторы, и табло, и сигнальные лампочки. В-третьих, чуть ближе к кормовой переборке находилось спальное место, коим создатели тренажера решили пренебречь – дескать, кровать она и есть кровать.

В целом же я остался доволен увиденным. Более того, внутри «Барракуды» я почувствовал неуловимую атмосферу настоящей подводной лодки. Здесь даже запах в точности соответствовал запаху в отсеках большой субмарины. В памяти сами собой возникали картинки из молодости, когда я, будучи курсантом, ходил в боевые походы и с трудом привыкал к жизни в ограниченном пространстве…

На следующий день стартовала подготовка к длительному путешествию. Каждое утро начиналось с теоретических занятий, проходящих прямо на судне. В основном занимались в так называемом «доковом отсеке» – у борта «Барракуды» или внутри нее. А иногда прямо в моей каюте.

Признаюсь честно: я не сразу сумел убедить себя в том, что поход через Атлантику на этой малютке возможен. Пару недель я слушал речи инженера, испытателя и конструктора и тихо обалдевал от их уверенности.

«Конечно, вы останетесь на берегу в теплых и уютных квартирах, – подначивал я сам себя, – а расхлебывать заваренную вами кашу придется мне в одиночку…»

Однако по мере осмысления преподносимого материала, моя уверенность крепла.

Однажды утром, скобля щеки бритвенным станком, я вдруг поймал себя на том, что мысленно просчитываю действия по поиску ядерных зарядов у побережья Штатов.

«Неужели вы им поверили, Евгений Арнольдович? – спросил я у своего отражения. И, скептически улыбнувшись, ответил: – Насчет «поверил» – не знаю. Но отступать поздно. Механизм уже запущен, и до старта операции осталось три месяца…»

Ровно через три месяца насыщенные будни подготовки к походу закончились. Признаюсь: за это время я узнал много нового из того, над чем раньше не приходилось задумываться. Не приходилось не потому, что не хотелось или казалось недосягаемым. Просто на флоте так принято: каждый занимается своим делом. Штурманы – изучением карт и прокладкой маршрута. Минеры-торпедисты – оружием. Связисты – связью и прочими электронными штучками… А на «Барракуде» я оказался единственным членом экипажа, в обязанности которого входило все вышеперечисленное. И даже больше.

Наконец настал день отхода. Специальное судно с закрытым доком в кормовой части вышло из порта и направилось сначала в Белое, затем через Мезенский залив – в Баренцево море. Там оно должно было как бы случайно, под покровом ночи встретиться со старым сухогрузом, следующим в британский Плимут. Так и произошло.

Я тепло попрощался с Горчаковым, также вышедшим в море проводить меня в дальний поход. Получив от него последние напутствия и задраив люки, спустился через шлюзовую камеру в отсек подлодки, занял командирское кресло и приготовился к отшвартовке. Команда судна открыла кормовые створки, я дал малый назад и аккуратно покинул док. Затем пристроился под сухогруз и в паре с ним отправился в путешествие.

Древние машины сухогруза гремели так, что услышать тихую работу моей субмарины не сумели бы даже самые опытные акустики, собранные на севере Европы из всех стран НАТО. Так, под прикрытием гражданского судна я прошел вдоль берегов Норвегии, Дании, Нидерландов и, миновав Ла-Манш, дочапал до Кельтского моря, являвшегося частью Атлантического океана.

Атлантический океан; Саргассово море; в сорока милях от побережья Флориды. Борт подводной лодки сверхмалого класса «Барракуда». Настоящее время

Интенсивно поработав мышцами и навернув кружок подле ядерного заряда, я согрелся и приступил к работе. Для начала снова вставляю в углубление ключ и с легким усилием проворачиваю против часовой стрелки. Механизм поддается. Один оборот. Второй. Третий… Слышу отчетливый щелчок. Хороший знак. Он означает, что запорный механизм люка сработал. Теперь необходим третий инструмент – специальная штуковина, похожая на отвертку с остро заточенным плоским жалом. Осторожно поддеваю край люка с каждой из четырех сторон. Щель между крышкой и корпусом ничтожна мала, и приходиться постараться… Готово! Крышка приподнимается, открывая доступ к содержимому небольшой ниши.

В нише минимум разнообразия. Две лампочки. Первая – зеленая – имеет треугольную форму; загораясь, обозначает полную нейтрализацию заряда. Вторая – красная – имеет круглую форму. Ее активация ничего хорошего не сулит. Если она загорится, то заряд будет приведен в действие ровно через два часа, и уже ничто не сможет остановить процесса подготовки к взрыву. Даже самые крутые специалисты, принимавшие участие в создании этой адской машины.

Последнее, что спрятано под крышкой люка, – разъем. Он-то меня и интересует. К нему я должен подключить блок нейтрализации. Вот он, родимый. Под герметичной крышкой и обработанный специальным составом, разъем сохранился в идеальном виде – ни пылинки, ни песчинки. Отложив инструмент, подтягиваю прицепленный к подвесной системе блок нейтрализации, представляющий собой небольшой ящик в прочном алюминиевом корпусе. Весит он килограмма полтора и сбоку тоже имеет крышку, под которой спрятан шнур с соединительным штепселем. Также под крышкой имеется клавиша включения прибора под резиновой подушкой; рядом похожая клавиша, запускающая процесс нейтрализации, и три сигнальных табло. Цвета глубоко под водой можно не различить, поэтому табло также отличаются формой. Первое выполнено в виде восклицательного знака и означает готовность прибора к работе. Второе – крест или буква «Х» – сигнализирует о неисправности и требует повторить операцию. И наконец, третье – смайлик с улыбкой – оповещает об успешном завершении процесса нейтрализации заряда.