Параллельщики - Татьяна Буглак

Вдали, за узкой речкой, вспыхнул крохотный оранжевый огонек, и я побежала туда: через «рабочие» ворота двора, вниз по узкому крутому проулку и дальше – по вибрировавшему под ногами железному пешеходному мостику, улочкам бывшего частного сектора. Но теперь там не было четкой сетки улиц, не было привычных одноэтажных домов. Передо мной вырастали то куски широких, но темных, без единого фонаря, старинных проспектов, то высокие доходные дома столетней давности, то закоулки, выводившие в разграбленные, но ярко освещенные голыми лампочками комнаты общаг. Вокруг творилось такое безумие, что в нем проступала логика – иная, нечеловеческая, но упорядоченность абсолютного безумия. Я успевала пробежать по этому лабиринту улиц, пустырей, комнат и знала, что не найду обратной дороги – ее просто нет, она исчезла, исчезли те места, где я была минуты, а то и секунды назад. Я не останавливалась, внутренне зная, куда повернуть, где притормозить, а где бежать до изнеможения. Ни разу не видевшая смешения пространств, я почему-то сразу поняла, что произошло, но это понимание было болезненным, столь же странным, как и все вокруг: прочитанные днем вырезки из газет и записи давно умершего ученого родили во мне детскую веру: если я успею, принесу ключи, если хотя бы что-то будет доведено до конца, нарушится правило разновременья, и все будет хорошо, все вернется на свои места.

Я бежала по ночной темноте безумного лабиринта, остановившись всего лишь раз. Это была не темная пустынная улица большого города, но и не улочка со старинными одноэтажными домиками, а короткий переулок, утопавший в голубевших под светом фонарей сугробах, – последнее я просто автоматически отметила, совсем не удивившись сугробам в сентябре, да и не чувствуя особого холода. По бокам укатанной машинами дороги темнели типовые щитовые балки́[5] кое-где в окнах светились гирлянды новогодних елок, бросая разноцветные блики на снег и низенькие, едва выше колена, штакетнички, проглядывавшие сквозь самые высокие сугробы. В крохотном, всего несколько шагов в поперечнике, дворике-палисаднике у одного из балко́в играла девочка лет четырех-пяти, в темной цигейковой шубке и пушистом сером платке. Дальше был бред, иначе назвать это нельзя, даже с учетом того, что вообще творилось вокруг. Рядом со мной внезапно появились четверо: мужчина и женщина в современной одежде, кажется, родители этой девочки, и два киношных немца в черной форме и с автоматами в руках. Они, эти немцы, были не настоящими, не теми, какие когда-то воевали на нашей земле, а именно что киношными. Но автоматы в их руках оказались реальными, и пули – тоже. Я в последний момент поняла, что происходит, кинулась вперед, неожиданно зацепившись ногой за возникшую под сугробами колючую проволоку, упала в снег, но успела закрыть собой девочку. Бредовость окружающего проявилась и здесь: меня не видели, хотя я оставляла следы в снегу. Раздалась автоматная очередь, я, лежа на девочке и стараясь не придавить ее, повернула голову и увидела в снегу рядом с собой небольшую черную дырочку с красными, набухшими влагой и сразу же замерзшими краями. Немцы исчезли, мужчина и женщина, не двигаясь, лежали в снегу, девочка еще не поняла, что произошло. Я же вскочила и побежала дальше, в появившийся прямо за углом балка́ темный осенний переулок. Задерживаться нельзя, все, что вокруг, – лишь варианты несбывшейся реальности, они исчезнут, и девочка тоже. Или не исчезнет, ведь до этого я людей на этих улицах не видела. Но ее жизнь сейчас зависит от того, успею ли я. Глупая, бредовая, как и все происходящее, мысль.

Впереди золотисто засветилось окошко, выросли ступени невысокого крыльца, и я поняла, что успела, нашла нужный дом, в котором до этого и не была-то ни разу. Потянула зеленую облупленную дверь, шагнула в крохотную прихожую, из нее – в комнату. Лаки сидел у стола, что-то читая, услышал шум, обернулся, вскочил, чтобы поддержать меня. Я вцепилась в его плечи:

– Успела! Я принесла твои ключи…

* * *

Очнулась я на продавленном диване, заботливо укрытая ватным одеялом. Попыталась встать и поняла, что не смогу: слабость такая, что еле голову приподняла. На скрип дивана из прихожей зашел Лаки:

– Пришла в себя? Сейчас пить дам, ты много крови потеряла, да и так – никому из параллельщиков от установок исконников хорошо не бывало. Пей!

Он поднес к моим губам кружку, в которой оказалось невероятно сладкое молоко. Я попыталась сделать глоток, но не смогла, Лаки поддержал мою голову и жестко приказал:

– Пей! Тебе нужно восстановить силы, сгущенка для этого отлично подходит. Пей же!

Я заставила себя выпить молоко и откинулась на подушку, Лаки, сев рядом на деревянный крашеный табурет, коротко рассказал, что произошло.

Что исконники собирают установку, он знал давно, как и Ильгиз и еще один параллельщик, с которым Лаки поддерживал связь. Но где? Регистрирующая аппаратура ничего не показывала, начальство в предчувствие не верит, а рядом еще несколько подходящих городов. Сбор информации, нанесение на карту сведений о разновре́менье и других признаках результата не давали: такие случаи редко упоминаются в новостях, ведь это «обычный житейский курьез». Обращение к начальству не помогало: Петр Анатольевич Лаки уважал, но только как инженера, мнение деда Лаки, при всем почтении к покойному ученому, считал старческой причудой, ну а более высокое начальство вообще не хотело слушать «этот бред». Хорошо, что все же выделили деньги на новую регистрирующую аппаратуру. А ученые местного вуза, уважаемого и насчитывавшего десятки лет, решили, что им техника нужнее, чем «недоучкам» из конторы. В глазах местного начальства остепененные мужи уважаемого вуза занимали более высокую ступень иерархии, чем «полувояки», да еще и личные причины сказались, поэтому в споре «мундира» и «пиджака» в этот раз победил «пиджак», и без разницы, что контора была почти гражданской. Выделенную для нее технику собирались отдать ВУЗу, дело затягивалось, напряжение нарастало.

Лаки уже несколько дней чувствовал непонятную тревогу, такого раньше с ним не бывало. Но списывал все на неудачу с аппаратурой, другие житейские проблемы, и даже не сообразил вечером, что с миром творится что-то не то. Психанул из-за техники, потом из-за моего любопытства, потерянных ключей, и ушел ночевать на дачу Хаука – ключи от нее у него были. И только когда на улице слишком быстро стемнело, понял, что произошло. Выходить из дома уже было нельзя – прошлые нападения исконников этому научили, – оставалось лишь ждать. Так что парень растопил старую, но еще рабочую плиту и взялся за принесенную мной статью: оказывается, он не положил ее в папку, а с самого начала захватил с собой. Потом ввалилась я, вся в крови, вцепилась в него и стала повторять только одно: «Спаси и сохрани». Хорошо, он потом увидел у меня на пальце кольцо с молитвой и понял, что я не совсем уж сошла с ума, просто в шоке. Он попытался оторвать от себя мои руки, но это удалось, только когда я потеряла сознание и сама отпустила его, упав на пол. Пришлось обрабатывать мою рану, искать мне одежду.