Арктическое лето - Дэймон Гэлгут

По пути в Банкипор, на станции в Могулсарай, Морган увидел надпись на мраморных плитах. В последнюю фразу вкралась ошибка: «Право есть Сила. Сила права€. Время есть деньги. Бог сеть Любовь».

Он задумался над последним предложением. Ошибка, разрушив глянец, от века покрывающий эти слова, вдруг, лишив привычности, придала им особое звучание. Буквы поменялись местами, слово исчезло, и вся фраза приобрела совершенно иной смысл. Любовь как бытие, как нечто, выраженное глаголом «быть», больше не имела значения. Любовь – это действие или действенное чувство – только так! В этом суть дела, и вот этой-то сути друг его никогда не понимал.

Масуд приехал встретить его на станции. Они приветствовали друг друга с неподдельной радостью, и на мгновение показалось, что индийское путешествие Моргана только началось. По пути домой Морган, сидя с Масудом в экипаже, рассказывал, чуть более взволнованно, чем обычно, о том, что повидал с их последней встречи. Но, поняв, что друг его не слушает, Морган замолчал. В молчании они ехали мимо бесконечной череды лачуг, стоящих вдоль дороги.

– Прости, – сказал наконец Масуд. – Я действительно мало обращал внимания на то, что ты мне говорил, дорогой мой.

– Я слишком много говорю, – попытался оправдаться Морган. – Все эти долгие недели мне просто не с кем было поговорить.

– Я очень устал. Ты должен меня простить. Я так много работаю!

– Значит, твои дела идут хорошо!

– У меня много клиентов, – согласился Масуд. – Но…

Он кивнул в сторону пейзажа, простиравшегося за окном, на низенькие домики города. Его лицо изобразило отчаяние.

Через пару дней Морган поймет, чем вызвано расстроенное выражение на лице друга, и найдет слова сочувствия. Многое объяснял вид из экипажа. Это был Банкипор – дорога длиной в четырнадцать миль, обрамленная, как бахромой, двумя полосами грязных домиков. И все. И никакого просвета. Через несколько дней после приезда Морган взял утром велосипед Масуда и попытался проехаться по окрестностям, но удалось ему это не сразу – по одну сторону городка раскинулись залитые водой рисовые поля, а по другую – Ганг. Когда Морган наконец пробрался по черной, остро пахнущей грязи на берег, то почувствовал, будто рука неведомого бога ухватила его и держит над просторами реки, катящей свои воды к океану.

Масуд жил в большом, пустом и достаточно уютном доме, и поначалу Морган никуда из него не уходил. Окна с задней стороны открывались на широкое пространство, которое, впрочем, простиралось не очень далеко. С крыши было видно, что по обе стороны дома простирались лужайки, поросшие деревьями. Как ни странно, Масуд ни разу не забирался на крышу собственного дома. Не ведал он и о тропинке, ведущей от дома прямо к реке. Здешняя жизнь не то притупляла его ощущения, не то пугала, и, казалось, он ни к чему не был здесь привязан.

– И самое ужасное то, – жаловался он Моргану, – что здесь нет тенниса. Только в клубе, но меня туда не пускают.

Он произнес это с улыбкой, но, видимо, ему было не до шуток. Морган вспомнил свою поездку в Оксфорд, где наблюдал, как Масуд бегает по корту в белом теннисном костюме, радуя мастерством своих поклонников. Прирожденный артист, лучше всего он чувствовал себя перед большой аудиторией. Вероятно, здесь у него зрителей не было совсем.

Уже через несколько дней сам Морган стал жертвой скуки. Банкипор был ужасен, и спастись от этого ужаса не представлялось возможным. Морган провел здесь всего две с половиной недели, показавшиеся ему одновременно и слишком короткими, и слишком длинными. Что-нибудь и когда-нибудь происходит ли в этой дыре? Делать тут было абсолютно нечего. Не о чем было и подумать. Единственным открытым местом являлся Майдан, часть дороги и одновременно главной улицы. Между Майданом и домом Масуда располагались библиотека и суд. Эти здания были ничуть не лучше, чем жалкие лачуги, окружавшие их, а на пыльной земле между ними на корточках сидели истцы и ответчики, ожидавшие адвокатов, а внутри здания суда сидели адвокаты, ожидавшие истцов и ответчиков. Наблюдать за этими людьми – единственное доступное развлечение.

В городе жил приятель Моргана по Королевскому колледжу, но он предпочитал проводить время с друзьями Масуда. Двое из них в особенности часто сопровождали Моргана в его делах и прогулках. Утром, пока все домочадцы еще спали, Морган на велосипеде уезжал к домам одного или другого, и они составляли ему компанию в его прогулках по Майдану. Потом он возвращался домой и завтракал с Масудом, после чего Масуд либо отправлялся на службу в здание суда, либо консультировал клиентов в своем офисе. Большую часть времени в середине дня Морган вынужден был проводить в одиночестве, пока не опускался вечер и Масуд, вернувшись с работы, не оживлял его жизнь своим присутствием.

Однажды днем к Масуду пришли трое молодых людей, но того дома не оказалось, и им пришлось удовлетвориться компанией Моргана, который принялся разглагольствовать о политике. Он говорил об английской внешней политике и сложных, противоречивых интересах империи, ставя особый акцент на том обстоятельстве, что многое, что делает в Индии империя, проистекает не из ненависти к исламу, а из страха перед Германией. Молодые люди внимательнейшим образом слушали Моргана, после чего один из них разразился благодарственной речью, сообщив Моргану, что им страшно повезло встретить его и что империя, которая дает миру таких замечательных джентльменов, способна жить вечно.

Только потом Морган понял, и это его позабавило, что все, сказанное им молодым людям, произвело на них большое впечатление только потому, что он знал больше, чем они. И вместе с тем в разговоре присутствовало нечто, что порадовало его и внушило уверенность. Если бы люди смогли вот так запросто посидеть и поговорить, и, что более важно, выслушать друг друга, многие неразрешимые проблемы разрешились бы сами собой. Всем значительным, что с ним произошло в жизни, Морган обязан был как раз простой добросердечной беседе.

И вместе с тем подобная беседа могла оказаться самой сложной в мире вещью. Бывает, что чем лучше знаешь человека, тем более невозможным оказывается реальный разговор. По крайней мере, так в отношении себя чувствовал Морган. Вот он находится в доме человека, которого любит, на другой стороне света, вдали от собственной жизни, никак не позволяющей ему жить так, как он хочет, – и о каких высоких истинах они могут поговорить? Они вели разговор о еде, о погоде, о судебных делах, но ни слова не сказали о вещах, которые действительно имеют значение. Они перешучивались, они просто болтали, постоянно меняя тему беседы, но в этих пустых разговорах утекали дни.

Конечно, некие серьезные вещи были сказаны, но мельком, непреднамеренно. Был момент, например, когда Масуд заявил, что, как ему кажется, он совершил ошибку, став юристом, и теперь размышляет о смене профессии.

– Но на какую? – спросил Морган.

– Я думаю об образовании. Очень нужная деятельность.

– Верно. Но ты ведь учился несколько лет, причем в Англии.

– Да, но это время не было потерянным, что бы ни произошло. Кроме того, я встретился с тобой. А теперь посмотри, мы с тобой вместе, через шесть лет, находимся в Индии.