Готтленд - Мариуш Щигел

Зато судьба не забывала о Гелене.

Она победила на фестивалях в Сплите, Братиславе, Стамбуле, Кнокке и Бухаресте. Кульминацией стал Гран-при на фестивале в Сопоте в 1977 году за песню «Расписной кувшин». Песню написал Индржих Брабец, автор «Молитвы для Марты».

3 ноября 1994 года историк Тимоти Гартон Эш сидел в концертном зале дворца «Люцерна» в Праге. Впоследствии он писал: «Сегодня звезды вечера — Golden Kids, поп-группа шестидесятых, которая не выступала в полном составе почти двадцать пять лет. Когда они поют “Сьюзен”, в зале царит гробовая тишина — напряженная, горькая. В этот вечер на сцене не просто поют, там разыгрывается нечто большее — история Марты и Гелены. Марта Кубишова вернулась на эстраду во время “бархатной революции” — ее встретили с восторгом и грустью. Она взволнованно прошептала в микрофон слова Дилана: “Времена меняются”. The Times They Are а-Changin».

Эш продолжает: «Гелена Вондрачкова после 1969 года пошла совершенно иным путем. Она продолжала выступать, и ее можно было видеть на телеэкране. Сотрудничала с режимом. Теперь их пути вновь сошлись. Будет ли вознаграждена добродетель? Или это уже не имеет никакого значения?

Гелена, высокая блондинка, до сих пор часто появляющаяся на эстраде, кажется, выигрывает. Она моложе, профессиональнее, и публика знает ее по выступлениям на телевидении. Возможно, с ней люди чувствуют себя свободнее — ведь большинство тоже сотрудничали или, по меньшей мере, шли на компромиссы, чтобы не потерять работу. Марта — старше, ниже ростом, темноволосая; движется чуть замедленно, а в голосе ее слышны тревожные нотки. Ей дарят цветы. Публика громко и долго аплодирует — всем ясно, что это благодарность не за ее песни, а за двадцать лет молчания».

Для Гелены 1994-й был хорошим годом. Хорошим потому, что по прошествии стольких лет она вновь выступила с Мартой, а еще потому, что ее снова стали записывать.

С падением коммунистического режима в Чехии перед Геленой разверзлась пропасть.

— В студии и на радиостанции пришли новые, молодые люди. Мне говорили: пани Вондрачкова, принесите нам свою демозапись[32]. Мы послушаем, как вы поете, и, возможно, что-нибудь предложим. Я не могла этого делать из уважения к самой себе, — говорит Вондрачкова и замолкает.

За четыре года Гелена не записала ни одной песни.

Помолчав, она спрашивает:

— А в Польше о Марыле Родович тоже писали, что она сотрудничала с режимом?

— Чего ты боишься больше всего? — спрашивает она меня.

— Не знаю, — говорю я. — Наверное, болезней.

— А мне в последнее время действуют на нервы люди, которые за деньги готовы делать все. Вот их я боюсь.

Годами имя Гелены связывалось с именем коммунистического премьера Любомира Штроугала. Ходили слухи, что у них был многолетний роман.

Поговаривали даже, что Штроугал купил Вондрачковой шубу, а его жена, когда об этом узнала, бутылкой из-под шампанского выбила Гелене все зубы. С тех пор у нее якобы вставная челюсть из дорогого фарфора, за которую заплатил — естественно, — Штроугал.

После 1989 года она получила по почте первое анонимное письмо, начинающееся с обращения «Штроугалка…».

«Множество анонимов, — написала Гелена в своей последней книге, — награждают меня прозвищами Штроугалка, Штроугалова миленка или Штроугалиха».

ШТРОУГАЛКА, ТВОЙ ЧАС НАСТАЛ!

— Ты была его миленкой?

— Я даже знакома с ним не была, видела только в новостях по телевизору. Долго думала, откуда взялась эта сплетня, и вдруг одно письмо раскрыло мне глаза. Письмо прислала супружеская пара из городка Пршибрам. Они писали, что любят меня и переживают, когда кто-то плохо обо мне отзывается, и посоветовали обратить внимание на дочь Штроугала, Еву Яноушкову. Она была очень на меня похожа; высокая, одевалась в том же стиле, носила точно такую же прическу. Даже машины у нас были одинаковой марки и цвета — зеленые спортивные «фиаты». С отцом они были очень близки, она ходила с ним на приемы, а на прощанье он на глазах у всех целовал ее в щеку. Много лет спустя нас познакомили, и она сказала: «Привет двойнику». Вот и вся загадка.

Людвик Швабенский, джазовый музыкант и бывший жених Гелены (семь лет), вспоминает, что, когда ходил с ней на концерты и банкеты, чувствовал себя не в своей тарелке — не знал, в качестве кого он, собственно, выступает: жениха, охранника… В глазах всех этих партийных функционеров он был никем — они относились к нему, как к пустому месту. Им нравилось греться в лучах Гелениной славы, они клеились к ней, забывая о нормах приличия, а она шептала: «Людек, спасай!»

В бар гостиницы «Прага» она пришла уже будучи замужем. Все знали Гельмута Сикеля, знали, что она безумно влюблена в этого немецкого музыканта, и тем не менее секретарь по делам культуры Коммунистической партии Чехословакии Мюллер буквально ложился на рояль, тянулся к ней, пытаясь обнять, и громко сопел. У партийного начальника была одна мечта: поговорить с Геленой.

А она всего лишь вежливо улыбалась.

Все это видели.

Гелена всегда улыбается.

Мартин отец, кардиолог, возглавлял больницу. Школу она окончила в Подебрадах; мечтала о медицине или философии, но ей вручили письменное распоряжение, обязывающее «познакомиться с рабочими профессиями». В институт ее направит предприятие, если она заслужит положительную характеристику. Шел 1959 год, Марта пошла работать на стекольный завод: сначала бегала за пивом для рабочих, потом отбраковывала некачественные стаканы и бутылки. Три года напоминала о том, что хочет учиться дальше. «Я услышала от директора, — рассказывает Марта, — что университеты предназначены для рабочего класса, а я к нему не имею никакого отношения. Поэтому я искала убежище в музыке».

Марта записывалась на музыкальные конкурсы и выигрывала их. Стала местной знаменитостью; поначалу пела в кафе.

С тех пор, как отец стал главврачом, они жили в больнице. В пятьдесят лет он ушел к другой женщине. Кубишам предложили квартиру вдовы подполковника по фамилии Машина. Его расстреляли гитлеровцы, двое сыновей незадолго до смерти Сталина бежали за границу и поступили на службу в американскую армию. Вдову было решено наказать — выселить с занимаемой жилплощади. Мать Марты заявила в парткоме, что не въедет в квартиру пани Машиновой. Сама нашла свободную квартиру напротив вдовы, на том же этаже, и подружилась с полковницей.

— Да, у мамы сильный характер, — соглашается Марта. — Но это чистая случайность, что именно я спела «Молитву». Если сегодня мне говорят, что я какой-то там символ, я немедленно сбегаю. Ведь «Молитву» могла записать любая певица. И сейчас я не интересуюсь политикой. У меня есть только мои переживания. Я умела отличать черное от белого и всегда этим руководствовалась.