Дорога мстителя - Алексей Доронин

Челюсти непроизвольно сжались так, что захрустели зубы. Сашка запретил себе думать об этом, но понял, что должен купить этот проклятый пирожок, даже если придется продать почку. Хотя кому она теперь нужна, кроме каннибалов?..

Незадолго до их рокового отъезда из Прокопы он читал в книге, название которой теперь и не вспомнить, что-то про продажу органов. Там ему встретилось это выражение. Сашка хотел спросить у деда: в чём смысл? Кто и зачем мог покупать человеческие почки, да ещё задорого? Но на следующей странице наткнулся на слово «трансплантация». Оказалось, что предки всегда в случае необходимости могли продать лишний орган. Богато жили, ничего не скажешь. Но за делами не успел расспросить деда подробнее. А теперь не знал, увидит ли его ещё когда-нибудь.

Сам он когда-то пробовал и свиные, и говяжьи почки. А теперь мог рассчитывать разве что на заячьи. Ну, или на волчьи… Которые не сказать чтобы вкусные – пирожки, понятное дело, вкуснее.

Парень решительно шагнул к прилавку.

–Что просите за пирожок?

Торговка внимательно осмотрела его с головы до ног.

–А что у тебя есть?

Путник достал мешочек с инструментами, но та, мельком взглянув, отрицательно мотнула головой. Сашка показал монету – та же реакция: «На что она мне?». Видимо, такое отчаяние отразилось на лице молодого бродяги, что женщина, вздохнув, сказала: «Эх, доброта моя меня погубит. Давай свою денежку. Не знаю только, зачем она мне»,– и протянула Саше пирожок. У него хватило выдержки поблагодарить добрую торговку и немного отойти, а не слопать на месте. Пирожок оказался тёплый и вкусный, с его любимой начинкой – капустой.

В дальнем конце ангара пожилой мужик в кроличьей ушанке продавал овощи, мыло, вязаные носки и варежки. Саша подумал, что свою удачу на сегодня уже израсходовал, и замешкался, решая – уходить, или ещё поглазеть. Хотя мыло у него кончалось, и неплохо было бы прикупить кусок. «Ага, и верёвку не забыть…» Он не был бы собой, если бы эта шутка не пришла на ум. Решив всё-таки пойти к выходу, Данилов повернулся, но мужик вдруг позвал:

–Эй, парень, подходи, выбирай. Мыло хорошее у меня, не вонючее. Или тебе носки нужны? Смотри, какие тёплые, тут нитка пуховая добавлена.

Пришлось подойти к прилавку и признаться, что хотел бы купить мыла и картошки, но у него почти ничего ценного нет на обмен. Неожиданно торговец благосклонно отнёсся к предложению поменять товар на золотую монету.

Как и тётке за пирожок, Младший отдал ему монету, которая была парной. На этой был изображён спортсмен-лыжник. А вот все оставшиеся теперь были разные. Александр ещё надеялся, что кому-то нужна эта «коллекция».

Рассмотрев золотую безделушку, торговец взвесил её на ладони, а после выдал ошалевшему от такого везения Сашке кусок мыла, кулёк картошки, пару морковок, немного лука и чеснока и баночку хреновины. Слово это больше подходит к описанию жизни, но это всего лишь острая приправа.

Больше того. Немного помешкав, мужик сказал, что даст ещё мыла, потому что монета дорогая, и он, как честный купец, не может обманывать покупателя. Но хорошего мыла у него с собой больше нет, всё распродал, поэтому они с Сашкой должны сейчас пойти к нему домой (тут недалеко) и там он окончательно рассчитается. Всё это выглядело подозрительно. Да чего уж там – как ловушка это выглядело! Мужик стал быстро складывать оставшийся товар в мешок, даже не дожидаясь Сашкиного согласия. Парень колебался. Страшновато, конечно, но, с другой стороны – что с ним может сделать этот добродушный дядька? Ограбить? Я вас умоляю! Что с него можно взять? Убить и съесть? Смешно. И Сашка решил пойти. Несмотря ни на что, ему ещё хотелось верить людям. Не всем подряд, конечно, но вот этому бородатому купцу решил поверить. Да и провернуть выгодную сделку хотелось. Мыло потом можно поменять на что-то иное. К тому же он вооружён.

Вскоре они уже шли по главной улице. Мужик, назвавшийся Иваном Ивановичем Ермолаевым, очень ненавязчиво стал расспрашивать Сашу, куда и откуда тот держит путь. Младший без подробностей рассказал, что жил под Курганом, но пришлось вот уйти. Идёт в Белорецк. Видя, что парень не расположен много говорить, торговец отстал с расспросами.

Остановились возле немаленького дома. Два этажа. Кирпичный. До Войны построенный, явно знавший регулярный ремонт. Никаких пафосных украшений. Добротно и просто.

Крыша металлическая, забор, деревянный и крепкий, с «колючкой». Похоже, строился на большую семью. Во дворе – железные качели и какая-то скульптура из автомобильных шин. На верёвке сохнет бельё, причём много детского. Хозяин немолод. Дети – если живы – по идее давно выросли, разбрелись-разъехались и живут своей жизнью. Хотя… куда отсюда уедешь? Могли и по соседству жить. Неужели молодая жена у него? Но и сам он, скорее всего, моложе, чем кажется. Так что могут быть и мелкие… Или всё-таки внуки? Впрочем, неважно.

Надворных построек много. Саша даже не понял назначения некоторых сараев и сарайчиков. И поле рядом большое, уже почти свободное от снега.

Они подходили к крыльцу, когда услышали призывное мемеканье. В ближайшем строении была распахнута дверь, оттуда высунулась рогатая голова. Невысокая загородка не позволяла козе выйти из сарая. Иван Иванович достал из кармана какое-то лакомство, протянул его козе и ласково её погладил, приговаривая: «Машенька, красавица моя». Наблюдая эту сценку, Сашка подумал, что не может этот дядька быть душегубцем.

Зашли в дом. Торговец вручил Данилову кусок душистого мыла, вынув его… из своего заплечного мешка. Сашка оторопел. Бежать? Хвататься за ружьё? Мужик, увидев его изменившееся лицо и поняв, что прокололся, смущённо хмыкнул.

–Не бойся, Саня. Не обижу, не для этого позвал. Разговор к тебе есть. Проходи, чаю попьём, потом всё расскажу.

Крикнул в глубину дома: «Мать, готов самовар? Неси!». Легонько подтолкнул всё ещё стоявшего столбом Сашу:

–Разувайся, проходи, будь гостем.

Вскоре они уже сидели за таким же, как и всё в этом доме, крепким и удобным столом. Молчаливая жена хозяина принесла самовар, сушки, плошку с мёдом. Всё это не могло не обрадовать гостя.

В отличие от дома доктора, тут оказалось много икон. Целый угол был ими занят. Ермолаев перекрестился на них и чуть поклонился. Большинство икон были простенькие, как будто нарисованные художником-самоучкой, две были вырезаны из журнала и вставлены в рамочки. Но были и «настоящие», довоенные. Почти как в той церкви с мёртвыми, которых только тронь – и они рассыплются.

Чай у Ивана Ивановича оказался очень вкусный.

–Кипрей,– пояснил он,– сам собираю, сам делаю.

Сашка накинулся на сушки, хозяин подливал ему чай, смотрел жалостливо и испытующе. Как будто изучал своего гостя. Тому уже было всё равно – пусть смотрит, пусть грабит, пусть даже убьёт… потом, зато сейчас он поест и напьётся горячего чаю с мёдом. Но вот он почувствовал, что сыт и, как ни странно, спокоен. Наступившая расслабленность не вызвала обычной паранойи: мол, ему что-то подмешали.