Я, ты и любовь - Джасинда Уайлдер

— Да. Только мне не понравилось.

— Надеюсь. Еще этого не хватало. — Я старался, чтобы голос не дрогнул.

Не удалось. Лицо Нелл осветилось догадкой:

— Ты в них участвовал?

— Приходилось.

— Почему? — спросила она совсем тихо.

Я покачал головой.

— Это тоже часть сделки, детка.

Ее передернуло.

— Не называй меня деткой, — сказала она негромко, но с нажимом.

— Извини.

— Ничего. Это Дэн меня так…

— Знаю, слышал. — Я снова притянул ее к себе, и мы посмотрели в глаза друг другу. — Ответь на один вопрос. Ты меня боишься?

— Я уже сказала — немного. Я боюсь того, что ты можешь сделать. С другой стороны, с тобой я чувствую себя в безопасности. Ты меня не тронешь.

Я взял в ладони ее лицо. Слишком фамильярно, слишком демонстративно любяще, слишком рано. Но я ничего не мог с собой поделать.

— Я защищу тебя. От других и от тебя самой. Всегда буду защищать.

— Почему? — донеслось едва слышно.

— Потому что я так хочу. Потому что… — Я мучительно подбирал правильные слова. — Потому что ты этого заслуживаешь. И тебе это нужно.

— Нет.

— Да.

Она затрясла головой:

— Нет, я этого не заслуживаю.

Я вздохнул, понимая, что так ничего не докажу.

— Нелл, заткнись.

Она засмеялась звенящим как колокольчик смехом, отчего я улыбнулся ей в волосы.

— Ну так что, покажешь мне свою мастерскую?

— Сейчас четыре утра. Мы в Трайбеке, а мастерская в Куинсе. В дальней части Куинса. И машины у меня сейчас нет. Я шел сюда от бара.

— Пешком?! С ума сошел! Это же кварталов двадцать!

Я пожал плечами:

— Я люблю ходить.

— Ну, тогда такси возьмем.

— Тебе что, правда так приспичило посмотреть мою мастерскую?

— Ага. И я правда не хочу здесь оставаться. — Нелл снова передернуло.

— Ну, тогда штаны надевай, и двинули.

Она снова засмеялась, как фея Динь-Динь.

— Нет уж, штаны для мужиков. — Она исчезла в своей комнате. — Сейчас хоть не подглядывай, Перви Макги.

— А ты дверь закрой, балда.

Дверь с грохотом захлопнулась. Я засмеялся. Хорошо, что Нелл может смеяться. Значит, худо-бедно держится. Хотя с ней что-то происходит. Это она для меня спектакль устраивает. Скоро на руках у нее появятся свежие порезы.

Нелл вышла в джинсах и фиолетовой футболке с острым вырезом. Мне сразу пришлось смотреть по сторонам, чтобы не слишком откровенно пялиться. Ей сейчас не до моих желаний. А может, всегда не до них будет. Она подхватила сумку со стола, куда я ее положил, пока замывал кровь.

Я протянул ей руку.

— Пошли, Динь-Динь.

Руку Нелл приняла, а над прозвищем задумалась.

— Почему Динь-Динь?

— Из-за твоего смеха. У тебя такой музыкальный смешок, как у феи из «Питера Пена», — пожал я плечами.

Она нечаянно рассмеялась тем самым смехом и зажала рот.

— Блин, теперь стесняться буду. Но ты можешь называть меня Динь-Динь, если хочешь.

— Не стесняйся. По мне, так это очаровательно.

Она сморщила нос, запирая дверь.

— Очаровательно? А это хорошо?

Я поднял бровь.

— Я могу придумать для тебя много определений. Пока давай ограничимся очаровательным.

— И что это значит? — Она самым невинным образом взяла меня за руку.

Я махнул проезжавшему такси с горевшим верхним фонарем. Мы сели в машину. Назвав свой адрес, я смотрел, как таксист вводит его в навигатор. Когда мы тронулись с места и из магнитофона поплыла заунывная арабская мелодия, я повернулся к Нелл.

— Ты уверена, что хочешь услышать ответ?

Она приподняла подбородок.

— Да.

— В тебе сочетается много разного, Нелл Хоторн. Ты непростая. Ты очаровательная. Прелестная. Забавная. Сильная. Красивая. — Казалось, она борется с эмоциями. Я продолжал: — Ты страдающая. Ты причиняющая боль. Ты поразительная. Ты талантливая. Ты сексуальная, как хрен знает что.

— Сексуальная как хрен? — Она наклонила голову набок, едва заметная улыбка тронула ее губы.

— Ага.

— Это больше или меньше, чем дьявольски сексуальная?

— Больше. Гораздо больше.

Она кивнула:

— Ты милый. Но мы смотрим на меня по-разному.

— Согласен. — Я посмотрел на наши сплетенные пальцы и снова на Нелл. — Что же ты видишь, когда глядишь на себя?

— Слабая. Испуганная. Пьяная. Злая. Безобразная. Убегающая, — перечисляя все это, она отвернулась от меня и глядела в окно. — Я ничего не вижу. Никого.

Разговорами невозможно изменить то, что она чувствует, поэтому я промолчал. Просто держал ее за руку и позволил молчанию тянуться несколько кварталов.

В конце концов она повернулась ко мне:

— Почему ты не протестуешь, когда я несу такой вздор? Почему не убеждаешь меня в обратном?

— А что, поможет? — спросил я. Нелл прищурилась и покачала головой. Я пожал плечами. — Вот тебе и ответ. Могу сказать, что я вижу. Могу сказать, что о тебе знаю. Я знаю, что чувствую. Я могу показать тебе, кто ты на самом деле. Но спорить с тобой бесполезно. По-моему, мы оба не раз сталкивались с теми, кто пытался нас изменить. У них это не получилось. Только мы сами можем себя изменить. Давай позволим себе исцелиться.

— Но я не такая, как ты говорил, совершенно не такая, и не могу себе помочь. Меня нельзя… изменить… исправить.

— Ты твердо решила всю жизнь быть несчастной?

— Черт бы тебя побрал, Колтон! Зачем ты в это лезешь? Ты ведь меня не знаешь!

— Хочется, — ответил я сразу на обе последние фразы.

Мы приехали к моей мастерской — старому гаражу со входом из переулка и маленькой квартиркой на втором этаже. Я вынул из кармана ключи, вошел в мастерскую с черного хода, за неимением парадного, и включил свет.

Замигали висячие флуоресцентные лампы в помятых проволочных «намордниках», осветив потрескавшийся, в пятнах бетонный пол, штабеля красно-серебристых ящиков с инструментами вдоль стен, рабочие столы с инструментами на крюках; свисающие с потолка цепи, на которых закреплены моторы, каркас «Мустанга Шелби Джи-Ти» шестьдесят шестого года, два огромных серых пластиковых мусорных бака, переполненные пепельницы, пустые пивные бутылки, коробки из-под пиццы…