Мы пойдем другим путем! От "капитализма Юрского периода" к России будущего - Андрей Колганов

В результате в России сплелся очень сложный, противоречивый клубок, и его нельзя оценивать чистыми шаблонами. Был и ретроградный антибуржуазный элемент в российской революции. Но это можно сказать о любой буржуазной революции. В любой буржуазной революции присутствует антибуржуазная реакция еще не пролетаризированных масс.

A.B. Бузгалин. Соглашаясь с А.И. Колгановым в том, что революция в России должна была «доделывать» то, что не сделал капитализм, я хотел бы поспорить с ним относительно невозможности опережающего развития общества и, в частности, производительных сил, культуры, на основе развертывания массового социального творчества, создающего основы новых общественных отношений.

В этой связи я хочу подчеркнуть лишь следующие проблемы.

Первая. Из меньшевизма как идейного течения выросла современная социал-демократия. И здесь принципиально значима логическая цепочка: сначала компромисс с буржуазией в борьбе за демократию и будущий социализм; затем — отказ от действий вне союза с буржуазией; еще далее следует подчинение в действиях буржуазии, и последний шаг (социал-демократия делает его сегодня) — отказ от борьбы даже за социальный компромисс, если буржуазия на него не идет.

Я готов сейчас доказывать с фактами в руках то, что современная социал-демократия как реальная политическая сила в целом ряде стран, где она является правящей, или в те периоды, когда она в течение последних 20 лет была правящей, фактически не настаивала на серьезном социальном компромиссе, сдавала позиции, переходя на почву однозначной ориентации на интересы крупного корпоративного капитала, хотя и сохраняя некоторые черты прежней фразеологии в теоретических работах.

В этой связи становится особенно важным вопрос о возможности реального диалога социал-демократии и последовательно левых сил, современных «меньшевиков» и «большевиков».

С одной стороны, коммунисты должны честно признать все преступления, ошибки и трагедии сталинизма, понять реальную ограниченность опыта СССР, извлечь уроки из поражения «реального социализма» XX века.

С другой стороны, для того чтобы состоялся союз реформистских и революционных левых в борьбе за реализацию программы-минимум (социальная ориентация экономики, развитие базисной демократии и т. п.), социал-демократия должна сделать следующее.

1. Честно покаяться перед гражданами всех тех стран (прежде всего — бывших колоний), кого уничтожали и подавляли самыми варварскими методами, весьма сходными со сталинскими, правительства европейских государств в конце XIX–XX веке, в том числе и социал-демократические правительства. О преступлениях сталинизма социал-демократами сказано и говорится ныне бесконечно много. О своих преступлениях они молчат, лишь иногда что-то глухо упоминая в духе зюгановцев, иногда вспоминающих о том, что в СССР наряду с многочисленными достижениями были еще и репрессии.

2. Признать, что современные парламентские демократии скрывают мощные системы манипулирования, использующего капиталы, «административные ресурсы» и т. п. для того, чтобы навязать гражданам позицию тех, в чьих руках сосредоточена реальная экономическая и политическая власть.

3. Показать, действительно ли интересы транснациональных корпораций и государства совпадают с общечеловеческими ценностями и если это не так (а это действительно не так), то четко раскрыть, акцентировать реальные противоречия между первыми и вторыми.

Без такого критического, четкого анализа наш диалог так же невозможен, как невозможен этот диалог без того, чтобы коммунисты не дали ответа на вопрос о том, насколько они готовы работать в рамках парламентской демократии, не дали критики сталинизма и его преступлений и, может быть, раннего большевизма; не показали, где их понимание классовой морали отличается от морали общечеловеческой, и т. д. Вот при такой взаимной критике, взаимной самокритике возможен диалог.

Второй аспект. Мне представляется, что именно опыт меньшевизма показывает: в тех странах, где нет хотя бы последовательной социальной политики, направленной на ограничение рынка и капитала, нет реальной буржуазной демократии, — в этих странах проведение в жизнь социал-демократической линии потребует гораздо более жестких, более социалистических шагов, чем это принято среди социал-демократии. В этих странах необходимы:

• курс на демократическую революцию, а не только реформы; это показывает, в частности, опыт меньшевизма, потому что по-другому путь к демократии не прорисовывается;

• более левые социально-экономические требования, нежели те, что реализуются сегодня европейской социал-демократией.

Эти уроки актуальны и для современной России, ибо иначе она не встанет на дорогу как минимум социал-демократической политики, нацеленной на компромисс рабочего класса и капитала и последовательно демократическое государство. Для того чтобы реализовать все это в нашей стране, необходимо сломать власть олигархически-криминального капитала, сращенного с полуавторитарным государственным аппаратом. Реформировать эту систему, как показывает опыт меньшевизма и т. д., невозможно.

Третий аспект, который я хочу подчеркнуть, связан с проблемой своевременности социалистической революции 1917 года в России и об уровне развития производительных сил, создающих предпосылки для социалистических преобразований. Развитие производительных сил есть процесс, и в этой связи нельзя говорить о состоянии производительных сил безотносительно к проблеме их ускоренного развития в условиях, когда новые производственные отношения сформированы как бы «на вырост». В этих условиях новая общественная система в принципе призвана стимулировать, мобилизовывать ускоренное развитие производительных сил, опережающее достигнутый (даже развитыми странами) уровень. Я берусь утверждать — это надо аргументировать, и я этим занимался, — что опережающее развитие в стране, отстающей от наиболее развитых систем и не имеющей «идеально» адекватных для нового общества производительных сил, возможно. Другое дело, что это возможно лишь при соблюдении нескольких условий. Среди важнейших:

1. Возможность опоры на общемировой уровень производительных сил, т. е. возможность позаимствовать самые развитые производительные силы мира, не проходя весь длинный исторический путь продвижения к ним (отчасти это было сделано в СССР конца 20-х — начала 30-х годов, когда в условиях мировой депрессии мы позаимствовали оборудование, технологии, многое другое у развитых стран).

2. Использование новых, «опережающих» достигнутый уровень развития производительных сил, производственных отношений и общественно-политических институтов; в этом случае мы социальную форму создаем — повторю — «на вырост», для обеспечения опережающего развития этих производительных сил.

3. Наличие мощной энергии социального творчества, выступающей своеобразным «компенсатором» недостаточного для новых общественных отношений уровня развития производительных сил.

4. Ускоренное развитие общедоступных образования и культуры, без чего невозможна реализация условий 1 и 2.

Для реализации такой стратегии в России начала XX века нужны были не наиболее передовые из существовавших в тот момент социальные формы, а качественно новая социальная форма, сшитая «на вырост» для того, чтобы проводить в отсталой, слабо индустриализированной России стратегию создания наиболее развитых, по сути позднеиндустриальных производительных сил в материальном производстве с акцентом на опережающее развитие постиндустриальных сфер — искусство, образование, науку (план ГОЭЛРО и культурная революция как главные стратегические задачи ленинского плана нэпа). Кстати, основной — хочу еще раз специально подчеркнуть — идеей Ленина в последние годы была культурная революция, подъем образования, учителя «на недосягаемую высоту» и т. д., а не только электрификация. Хотя электрификация была тогда передовым словом в технологии.