Мадам Дортея - Сигрид Унсет

Старый Томмесен вышел из конторы, сердечно поздоровался с мадам Теструп и Уле Хогенсеном. И тут же начал горячо расхваливать способности Вильхельма.

— Если бы вы знали, как меня радуют ваши слова, дорогой Томмесен! Но я пришла к вам, чтобы просить освободить его на неделю от работы. Мой брат хочет, чтобы племянники были шаферами на его свадьбе. И мне, конечно, не хотелось бы отказать ему в этом. Ведь только мои сыновья будут представлять на свадьбе родню со стороны его матери.

Она внимательно наблюдала за лицом счетовода, но его нисколько не удивила такая просьба, он сказал, что иначе и быть не может.

Дортея решила позволить сыновьям поехать на свадьбу Уле. Пусть все видят, что семейство Йоргена Теструпа не опасается никаких позорных разоблачений. Ей только теперь пришло в голову, что ее затворничество после прекращения поисков пропавшего управляющего люди могли истолковать, как желание скрыть не только свои слезы.

Теперь она собиралась после отъезда мальчиков облачиться в траурное платье, а также надеть траур на всех детей. И еще ей следовало сделать то, что до сих пор пугало ее, — написать родственникам, и Теструпа и своим, дабы уведомить их о постигшем ее несчастье.

Она думала, что невестке Йоргена, Марен Сабине, также выпало на долю пережить бесследное исчезновение мужа и связанное с этим изматывающее душу ожидание и медленное угасание надежды. Впрочем, для Марен Сабины это не могло быть столь уж неожиданным — когда моряк уходит в долгое плавание, он может и не вернуться обратно. И хотя, по утверждению Йоргена, отношения между братом и его женой оставляли желать лучшего, она, несомненно, оплакивала его, когда он погиб. Во всяком случае, больше она замуж так и не вышла.

Сестер своих Йорген не видел уже много лет. Одна сестра, Фредрикке, фру Девле, была прикована к своему креслу в капитанской усадьбе в Намдалене, а Карен Анна, фру Егер, уже много лет не бывала нигде южнее Трондхейма. Едва ли печальное известие сильно огорчит их, хотя, конечно, они будут поражены, что и второй их брат бесследно исчез, поглощенный стихией, которая, по-видимому, была намерена удержать свою добычу и сохранить свои тайны.

Дортея решила съездить в Фенстад за Клаусом. Было жарко, а бедному мальчику вот уже больше недели приходилось ходить пешком туда и обратно. И все равно Ларе ворчал, когда она сказала, что после обеда ей понадобится лошадь, и выделил ей только старика Гнедого.

Чтобы объяснить свою поездку, она захватила с собой корзину картошки. Йомфру Лангсет, экономка капитана Колда, зимой выразила желание посадить немного нового сорта, и Дортея обещала поделиться с ней своим семенным картофелем. Теперь же она была готова отдать его весь. Конечно, она собиралась засадить огород, как обычно, — Йорген считал, что они должны служить примером для окрестных крестьян и учить их, как следует выращивать овощи высоко в горах. Она невольно улыбнулась: у него не хватало времени заниматься своим огородом, и он переложил это, как и многое другое, на ее плечи. Нельзя отрицать, ей хотелось оставить будущему хозяину Бруволда в образцовом порядке и огород, и картофельное поле, и все остальное. Но если этим новым хозяином станет Нимуен… Матильда, вне сомнения, получит картошку и из Оса, и от своих родителей.

Худенькое, грустное личико Бертеля засияло, когда она предложила ему съездить с нею в Фенстад и повидаться с его другом Карлом.

Она не подгоняла Гнедого. Тихой рысцой он трусил по неровной лесной дороге. В лесу было прохладно. Листва на деревьях только-только начала распускаться, она благоухала сильно и пряно. По руслу ручья на северном склоне еще лежал снег, это привело Бертеля в восторг.

— Смотрите, смотрите, маменька, сорока! Правда, она красивая? — Бертель знал всех птиц, которых они видели или слышали. И умел подражать им — он насвистывал подобно певчему дрозду, гнездившемуся по холмам, и ворковал вместе с дикими голубями в густых зарослях.

— Бертель, милый, откуда ты знаешь всех этих птиц?

Бертель покраснел.

— Меня научил Вилли, — нерешительно ответил он и еще тише добавил: — И Даббелстеен.

Они выехали на ровное место. Фенстад был живописно расположен у подножья темной, лесистой горы. Поля сбегали по склону вниз, к болоту, где в крохотных озерцах отражалось синее небо. Дома, правда, были старые и ветхие, стены и крытые щепой крыши посерели от ветра и влаги, кое-где крыши были покрыты дерном. Когда-то это была красивая усадьба и отвечала вкусу своего времени. Она и теперь могла бы стать красивой, если б ее владелец проявлял больше интереса к сельской жизни. И имел средства привести в порядок все дома и постройки.

— Бертель, возьми, пожалуйста, у меня вожжи! — Дортея знала, что мальчик обрадуется, если сам будет править лошадью, когда они подъедут к усадьбе. Она сделала вид, будто ей надо стряхнуть с себя пыль и конский волос, перевязать ленты шляпки и разгладить перчатки.

Однако на дворе все словно вымерло. Только белая пятнистая кошка умывалась у двери в погреб. Горячее солнце золотило валявшиеся в зеленой траве стебли соломы и стружку, и ни одна собака не нарушила послеполуденной тишины и покоя. Несколько удивленная Дортея вышла из коляски, взяла Бертеля за руку и направилась с ним к главному зданию.

Все двери, выходившие на галерею, были распахнуты. В передней Дортея услыхала доносившиеся из залы короткие, резкие возгласы и звон металла. Забыв от удивления постучать в дверь, она замерла на пороге…

Клаус бросил вперед верхнюю часть корпуса вместе с рукой, державшей рапиру, в сторону капитана, стоявшего спиной к Дортее. Волосы у Клауса были в беспорядке, лицо раскраснелось, и по нему бежали ручейки пота, рубаха выбилась из-под пояса. С ожесточением и бешенством он наносил удар за ударом, которые капитан ловко парировал, — вокруг фехтующих в почти пустой зале вихрилась пыль.

Неожиданно тонкая рапира со звоном выпала из руки Клауса. Тяжело дыша, он застыл от удивления, капитан Колд опустил свой клинок и расхохотался:

— Браво, брависсимо, сынок, отлично фехтуешь! На этот раз мне точно была бы крышка! — Он вытер лицо рукавом рубахи.

— Браво! — подхватил ликующий голосок Карла. Дортея только теперь заметила, что Карл, скрестив ноги словно портной, сидит на красном чайном столике, стоящем перед средним окном. За спиной у него сияло солнце, и светлые вьющиеся волосы прозрачным золотистым нимбом окружали головку мальчика. — Браво, отец! В конце концов ты все-таки победил!

Капитан захохотал еще громче:

— В конце концов я все-таки победил! Слышишь, Клаус? Ты становишься достойным противником, мой мальчик! Тебе только надо научиться сохранять хладнокровие… Но у тебя отличная стойка… Подними свою рапиру!..

В это время взгляд Клауса упал на стоявших в дверях Дортею и Бертеля. Он испуганно вскрикнул:

— Маменька!.. Маменька приехала!..

Капитан Колд быстро обернулся. Он тоже раскраснелся, рубаха под мышками потемнела от пота. Он отсалютовал рапирой: