Дендрофобия - Наталья Горская

И всё же Марина кое-где воткнула таблички на палочках «Не ломать!». Вадька Дрыгунов долго эти таблички рассматривал, топтался на месте, словно о чём-то раздумывал, а потом спросил Маринку:

– А чё вы мне сделаете-то, если я тут всё раскурочу?

– Ничего. А чего с тобой надо сделать-то? Эта табличка не для того, что тебе могут, как ты говоришь, что-то сделать, а потому что с цветами-то красивее клумба. Ты как думаешь?

– Закатай ты ему промеж глаз, – посоветовал Юлькин брат, куривший из своего окна на первом этаже. – Могу даже кастет дать для такого дела. Или вон камень возьми. Он только такой язык и понимает, а она тут бисер перед поросем мечет, дура…

– А Ма-рин-ка ду-у-ура! А Ма-рин-ка ду-у-ура! – заорал вдруг тридцатилетний Вадька, как обычно дразнят друг друга очень маленькие дети, и побежал куда-то в сторону, идиотски оглядываясь назад, как будто кто-то собирался за ним гнаться.

– Ой, как красиво получилось-то! – ликовала Юлька, когда по бокам клумбы мы высадили рассаду анютиных глазок. – Вот пусть теперь только кто-нибудь рискнёт сломать наш цветник. Я своему брательнику пожалуюсь, он борзоту эту в клумбе похоронит.

Прозвучало это убедительней табличек, поэтому на следующее утро все клумбы у нашего дома были в целости и сохранности. Так же их никто не тронул днём, и когда я шла вечером от станции с поезда, они показались мне такими красивыми, что я даже села на скамейку у своего подъезда, чтобы полюбоваться на результат труда, в который тоже внесла лепту.

Там уже сидела бабка Валерьяновна, дышала свежим воздухом перед сном. Днём наконец-то прошёл долгожданный дождь, освежил землю, смыл пыль и золу, поэтому стало легче дышать. Хотя запах гари ещё чувствовался при каждом вдохе.

– Да-а, красиво! – подтвердила Валерьяновна мои мысли. – Да только надолго ли? Сломают ведь всё. Народ нынче хлебом не корми, а только дай побезобразить.

– Пока не сломали.

– Так то-то и оно, что пока. Дай срок. А слыхала, что парк собираются валить на следующей неделе?

– Как?!

– Так, как обычно. Арнольд сам хвастался, что нашёл каких-то таджиков, которые согласны за сущие копейки весь парк вырубить. Опять бурелом устроят лет на пять, пока кто-нибудь из начальства об пенёк не споткнётся.

Но я её уже не слушаю, а с ужасом думаю, что неужели в самом деле это произойдёт. Я не знаю, что и делать, а только чувствую, что очень не хочу, чтобы это произошло.

– Вот и электорат сидит, – из подъезда вдруг выходит мэр.

В нашем подъезде живёт его первая жена Виктория Васильевна, с которой он приехал в наш город сразу после института по распределению. Прожили они вместе много лет, вырастили дочь, работали на самых разных должностях, не страшась трудностей. Когда грянула Перестройка и появилась нестабильность во всём, разводы вошли в моду, а стабильность семейной жизни была признана анахронизмом. Арнольд Тимофеевич тоже, разумеется, не стал отставать от моды и развёлся. Точнее, его «развели»: одна барышня из бывшего Горисполкома заявила, что ждёт от него ребёнка. Прямо вот так домой к его жене пришла и заявила. Жена и дочка-школьница очень переживали, но отнеслись с пониманием. А что поделаешь, коли процесс уже идёт? Арнольд Тимофеевич, конечно же, как всякий порядочный человек, женился. Но ребёнок – увы и ах! – ни через девять месяцев, ни через год, ни через два так и не родился. Потом он сам уже «развёл» свою супругу с другой бабой – подвернулась какая-то машинисточка в бывшем Райкоме комсомола. Потом эта комсомолка тоже показала ему, на что способна «самодостаточная и независимая женщина-личность».

Мэр и сам не знал, зачем ему это. Все чего-то вдруг кинулись жён менять, а Арнольд Тимофеич не привык отделяться от коллектива. А если и задумывался иногда над вопросом «зачем?», то быстро про него забывал. Хм, зачем-зачем… Скорее всего, чтобы хоть чем-то заполнить пустую жизнь, создать в ней хоть какие-то события, хоть какой-то сдвиг. И пусть этот сдвиг непонятно в какую сторону – главное, что сдвиг.

Короче говоря, втянулся он во всё, что на официальном уровне сейчас принято называть «активной интимной жизнью», а в народе по старинке зовётся непрезентабельным словом «потаскушничество». Но чем ближе он подходил к пенсионному возрасту, тем больше ему, как обитателю несуетного провинциального мира, хотелось стабильного и спокойного семейного счастья. Чтобы дети навещали по выходным, чтобы внукам было интересно послушать сказку в его исполнении. Чтобы было такое важное для любого человека ощущение, что жизнь прожита не зря. Он гнал от себя эти недостижимые фантазии новыми приключениями с новыми «самодостаточными личностями» женского пола, но всякий раз, когда приключение превращалось в пошлую и банальную интригу, его тянуло к Виктории Васильевне, которая так и не вышла больше замуж. Хотя и были весьма солидные претенденты на её руку – сам заместитель мэра Райцентра одно время сватался! Дочь их жила где-то во Франции гражданским браком с каким-то архитектором и родителей навещала редко, объясняя это тем, что незачем возвращаться туда, где нет ни настоящего дома, ни нормальной семьи. Хотя злые языки болтали, что архитектор этот – не он, а она, архитекторша. Ну, да кому какое дело: лишь бы войны не было, а остальное всё можно пережить.

– Ой, Арнольд свет-Тимофеевич! – всплеснула руками Валерьяновна. – А мы только что Вас вспоминали! Долго жить будете.

Мэр, как и все наделённые властью люди, иногда любит погутарить с народом, поэтому сел рядом с нами, и мы заметили, что он крепко выпивши.

– Это вряд ли, – говорит он. – Шлёпнут меня скоро.

– Да Вы что!

– Да шучу я, шучу, – невесело смеётся он. – А чего это вы меня вспоминали? Ругали, наверно, да?

– Нет, что Вы, что Вы…

– Да знаю, что ругали, – равнодушно оборвал Валерьяновну Арнольд Тимофеевич и понурил свою голову, отчего его вечно приглаженная иссиня-чёрная шевелюра с благородной сединой свесились вниз крупными блестящими кольцами. – Меня все ругают: такова уж моя стезя. Ах, как я вам завидую! Хоть бы день так пожить: никакой ответственности, никаких отчётов, а то ведь всем чего-то от меня надо, все чего-то канючат: то подай, это сделай! Ох, устал я!.. А меня ведь молодая жена бросила. Слышали?

Мы с Валерьяновной переглянулись и пожали плечами. Мы слышали об этом, конечно же, но как-то глупо было подтверждать это сейчас. А что в нашем маленьком городке можно не услышать, не узнать, когда все друг друга знают, как себя? Идёшь по улице, видишь кого-то и даже если лично с этим человеком не дружишь, всё равно откуда-то знаешь, чей это сын или дочь, и что его (или её) сестра замужем за тем-то, а брат его (или её) матери работает там-то. Видишь окна в многоэтажном доме и знаешь, чьи это окна. Какая семья именно за каждым живёт – знаешь! Но не знаешь: откуда ты это знаешь. Словно на каком-то генетическом уровне знаешь, что вот того мальчика зовут Миша, и он учится на одни «четвёрки». А вот эту женщину – Валентиной Александровной, и её отец в прошлом году перенёс обширный инфаркт. А вот тот мужчина живёт на втором этаже в доме номер восемь по улице Передовиков и в прошлом году его сын Игорь чуть не утонул на Ладоге. Хотя никто тебе об этом специально не говорил, никто тебе их не представлял и не называл. И они тоже всё знают про тебя, словно у них эта информация хранится где-то в подсознании с самого рождения!