История Семилетней войны - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Снятие осады Ольмюца, которой и не следовало бы предпринимать, было ближайшим последствием этой потери. Осада эта вообще необъяснима; даже при самом удачном исходе ее Фридрих не мог удержать за собой этой крепости ввиду приближения русских, которые уничтожили бы оставленный в ней гарнизон тотчас же по уходе короля. Поэтому даже пруссаки не очень жалели о потере транспорта, ибо все жаждали снятия осады; дело это было поручено фельдмаршалу Кейту, который действовал весьма благоразумно и осторожно, так что все орудия, повозки со съестными припасами, даже больные могли быть вывезены беспрепятственно; только 30 опасно больных были оставлены на попечение неприятеля. Остались еще две мортиры и одна испорченная пушка, как бы в воспоминание об осаде Ольмюца. Фридрих снова обратился с речью к своим генералам, изобразил свое критическое положение и прибавил в заключение, что вся надежда его основана на мужестве его войск, которые пойдут на врага даже по недоступным горам и среди неустанной пушечной пальбы.

Даун хотел преградить королю обратный путь, который без того уже представлял непреодолимые препятствия с тяжелыми многочисленными орудиями по недоступным, крутым вершинам гор и выгодными позициями, занимаемыми гораздо более многочисленным неприятелем; немыслимо было целой армии пройти тут благополучно с осадными орудиями, понтонами и 4000 повозок. Даун занял все проходы, ведущие из Моравии в Силезию, и уже надеялся, что все пруссаки станут его военнопленными. Но Фридрих всегда был Цезарем во время атаки и Фабием при отступлении, потому-то он быстро повернул и направился не в Силезию, а в Богемию, разделил свою армию на несколько корпусов, везде существовал с армией за счет неприятеля и пришел таким образом через Глац в Силезию, преодолев по пути величайшие препятствия при опасных горных переходах и отразив множество яростных атак. Особенно неутомимо преследовал его Лаудон, который между прочим, увлеченный своей пылкостью, наткнулся однажды на прусский арьергард и потерпел сильный урон. Кейт эскортировал осадную артиллерию и повозки; и этот громадный обоз счастливо перебрался через высокие горы и целый ряд ущелий, вопреки преследованиям неприятеля, не лишившись даже ни одной повозки. Этот военный маневр, единственный в своем роде, был для всех непостижим: особенно же австрийцы упрекали за это Дауна, и лишь сознание, что Моравия и Богемия свободны, а враг далеко, успокоило наконец умы.

Тем ограничились на время со стороны пруссаков наступательные действия против австрийцев; Фридрих должен был употребить безотлагательные меры для борьбы с русскими, проникшими уже в центральные области королевства. Уже в январе под начальством генерала Фермора они возвратились в Пруссию и, не встречая нигде никаких войск, овладели всем королевством без боя.

Фермор торжественно вступил во владение им при звоне всех колоколов, при звуке труб и литавр, не умолкавших целый день. Ошеломленные жители, в памяти которых свежо еще было воспоминание об ужасах, производимых русскими, умоляли о покровительстве императрицы. Полководец дал им следующий достопримечательный ответ: «Это счастье для вас, господа, что моя всемилостивейшая государыня вступает во владение этим королевством. Вы только можете ожидать благ от ее кроткого правления, и я постараюсь сохранить неприкосновенным существующий здесь порядок вещей, который считаю совершенным». Он тотчас же отправил в Петербург гонца с ключами от города и дал аудиенцию дворянству; затем великолепные обеды стали чередоваться один за другим. С этих пор русские считали уже королевство своей собственностью, которою надеялись мирно владеть, и надо сознаться, что во все время войны они действовали в Пруссии с умеренностью, достойною подражания. Даже с церковных кафедр были воззвания к жителям, приглашающие их подавать жалобы главному секретарю в Кенигсберге, если русские солдаты в чем-нибудь обидели их.

Члены всех департаментов должны были присягнуть в дворцовой церкви, обязуясь ни явно, ни тайно не предпринимать чего-либо во вред интересам русской императрицы. Больные произнесли свой обет на дому. Консистория получила приказ творить нарочно составленные молитвы о благоденствии императрицы. Напоследок дворянство и граждане были приведены к присяге в нарочно выбранных с этой целью церквах. Русские офицеры сопровождали их туда и присутствовали во время церемонии. Обнародовали русские царские дни, которые праздновались богослужением и отдыхом от работ, причем были отданы распоряжения о свободном ходе торговли, почт и прочих общественных дел. Это уже не было вступление во владение, а настоящее завоевание; король счел себя оскорбленным, поэтому Дрезден, Пирна, Фрейберг и другие города должны были принести ему присягу.

Русские взяли в Кенигсберге и Пинау 88 железных пушек, множество ядер, бомб и несколько сотен бочонков пороху. Еще ни одно королевство не было так легко завоевано, как Пруссия, но и войска, упоенные своим успехом, никогда не вели себя с большею умеренностью. Венский двор, в награду за столь легкое завоевание, пожаловал Фермо ру титул имперского графа, а русская государыня утвердила все его постановления.

Жители Пруссии, благодаря столь неожиданной кротости обращения, забыли, по-видимому, своего коро ля и спокойно подчинились игу своих врагов. В Кенигсберге делали даже больше, чем требовалось: 21 февраля, в день рождения великого князя Петра, город был иллюминован, сожжен фейерверк, а университет предложил публичное похвальное сло во в честь русского наследника. Эти иллюминации, украшения и всякие зрелища, устраиваемые за счет города, стали обыкновенными явлениями в русские цар ские дни, и, хотя они были вызваны почти исключительно политическими соображениями и приказами, а не доброй волей жителей, Фридрих все же не мог простить этого пруссакам и никогда более не посетил своего королевства. Все было теперь спокойно. Управление всеми отраслями общественной и государственной жизни шло своим путем без перемен. Доходы королевства поступали в руки победителей; однако начальники департаментов в Пруссии и Саксонии сумели дать своему монарху наглядные доказательства усердия и преданности ему. Средства их остались тайною для русских. Наконец Фермор выступил из Пруссии со своей армией, для которой 30 000 подвод беспрестанно подвозили продовольствие, и направился в Померанию и Бранденбург. Но тут эти завоеватели не были сдерживаемы, как в Пруссии, высочайшими повелениями, потому путь их в обеих злополучных областях ознаменовался кровью и сожженными деревнями.

Еще до прибытия русских армия Дона, предназначенная для прикрытия Померании, оттеснила шведов и блокировала Штральзунд. Но все эти преимущества были уничтожены новыми врагами, хотя препятствия, связанные с получением продовольствия и организацией продовольственных складов, сильно замедлили операции русских войск. Они не удовольствовались владением Вислы, а хотели господствовать и на берегах Варты, поэтому взяли Познань, столицу великой Польши, Эльбинг, Торн, намеревались даже ввести свои войска в Данциг, чтобы устроить там главное военное депо, но попытка эта не удалась. Жители этого города, преданные прусскому королю, решительно отказались уступить русским свои внешние укрепления и приготовились на случай необходимости отражать силу силою. Но до этого дело не дошло. Русским нельзя было терять времени: они стремились в центральные владения короля прусского, куда Фермор и направился. Он проник с 80 000 человек в Померанию и Неймарк и приступил к осаде Кюстрина.