Ведерко мороженого и другие истории о подлинном счастье - Анна Кирьянова

Даже если женщина умная, сильная, обеспеченная, а ей хочется замуж, хотя она это отрицает? Потому что генетическая память так работает. Вот выгнали вас не очень-то хорошие люди; вроде это даже хорошо! А на душе плохо. Это тоже генетическая память. Когда-то тот, кого изгнали, был обречен на смерть. Это казнь такая была – изгнание. Одному не выжить; один умрет в муках от голода и жажды, или его звери съедят. Или другие люди… И изгнание было страшнее быстрой казни – до сих пор в подсознании это сидит. И с замужеством так же. Если у женщины не было мужа, она плохо жила и мало. Кто угодно мог обидеть и напасть. Или взять силой. И наследство не получить; и работать одной в поле невозможно, только батрачить на кого-то. А профессий у женщин не было почти; женщины не имели права быть врачами, адвокатами или хоть каким-то ремеслом заниматься самостоятельно. В целом было так. И незамужнюю «старую девушку» отдавали в религиозные учреждения, потому что кто ее будет кормить, в чьем доме она будет жить? Иди в монастырь! Вот отсюда и пошло выражение «венец безбрачия»; это отголосок от «обета безбрачия», монашества. Страшно было остаться незамужней! И этот страх до сих пор в подсознании живет, хотя все изменилось. И поэтому так иногда хочется «замуж». И выходят иногда даже за не очень подходящего и любимого… Надо, конечно, разбираться с причинами и программами. И не замуж стремиться – стремиться найти свою любовь. Вот такую задачу поставить. Но вот причина, по которой хочется туда – «замуж». Это древняя потребность в защите. Хотя мы отлично можем себя защитить самостоятельно…

купили в подарок. Поставили на ленту и стоим в очереди в кассу. А за нами дама с тележкой. Она спрашивает: «Вы любите мороженое? Вон какое большое ведерко взяли!» Я отвечаю: «Нет, я мороженое редко ем. Это один». Дама спросила громко: «А почему редко мороженое едите? У вас здоровье не позволяет, ну, сахар, диабет? Или боитесь растолстеть?». Я отвечаю: «Боюсь растолстеть. И не люблю сладкое. Сахар в норме. Это два». Дама говорит: «А по-моему, вы не толстая. И могли бы есть иногда мороженое. Вот я ем сладкое помногу! И не понимаю, как можно сладкое не любить!» Я отвечаю: «Три». Дама спросила: «А что вы считаете?» Я ответила: «Считаю, сколько раз вы меня стукнули. Хук, апперкот, двойной в челюсть…Готовлюсь дать отпор. Раз уж вы начали боксировать». Дама не поняла; я ей разъяснила. Интересоваться привычками незнакомых людей, разглядывая их покупки, – нарушение границ. Делать предположения о здоровье человека и вслух обсуждать его вес и внешность – это как неожиданный удар под дых. Приводить себя в пример и свои пристрастия считать мерилом правильности – это как в челюсть ударить на ринге. Вы, говорю, меня атаковали. А дама сказала: «Ой, вы только не обижайтесь!» Я говорю: «А это удушающий приемчик. Когда атаковал, но схватил человека и не даешь ему ответить. Это четыре!» И вот дама не глупая оказалась. Она задумалась и сказала: «А я и не понимала, что говорю. На меня часто сердятся, а я же искренне… Наверное, я неправильно себя веду иногда!» Это да. И иногда могут ответить грубо на такое. Нокаутировать в ответ. Но я не стала. Мы все вместе засмеялись, а тут и очередь подошла. И мы ушли с ведерком мороженого, а дама осталась с тележкой. Задумчивая.

и судовым врачом плавал на китобойном судне. И воевал отважно. Сильный был, крепкий телом и духом мужчина. Спортсмен настоящий. Он был истинным рыцарем; он все мог простить, кроме непочтительного обращения с женщинами. Неважно, леди это или служанка! Он писал про Шерлока Холмса; и сам раскрыл несколько преступлений, защитил невинных и оболганных. Умный, образованный, храбрый человек. Конечно, он верил в жизнь после смерти и находил тому доказательства. Верил в силу проклятий и тоже находил доказательства. И еще он верил в маленьких добрых фей, которые танцуют под волшебную музыку над цветами в саду. Однажды ему даже показали фотографии фей в чудесных платьицах и с флейтой – он поверил. Хотя две девушки признались потом, что это – мистификация, фотомонтаж, это они просто дурачились! А сэр Конан Дойль поверил – и никто не мог его переубедить. Просто потому, что он тоже видел фей… И жена его видела, которая могла общаться с дорогими умершими и однажды разоблачителю-фокуснику Гудини передала письмо от умершей матери – Гудини был потрясен. Но все равно разоблачал и опровергал, а про письмо умалчивал. Все это кажется таким глупым и сказочным! Как может здоровенный мужчина, военный врач, образованнейший человек, верить во всякую чушь? А умер Конан Дойль в своем цветущем саду. Сердце его остановилось. Он гулял с женой и умер. Одной рукой он схватился за сердце, а в другой у него был цветок. И он успел сказать жене: «Как ты прелестна, любовь моя!»… Какая хорошая смерть. Какой хороший, хотя и доверчивый человек! Только вот девушки, которые сделали фотографии, состарились. И одна из них, уже старушка, сказала, что феи были на самом деле. Ей нет смысла врать сейчас. Многие дети видят фей, но доказать не могут. И на фотографиях феи плохо получались, это же был старинный фотоаппарат. Поэтому пришлось кое-что подправить и улучшить – слишком неясное сияние получалось вместо крошечных фей. И кто хочет и верит, тот видит фей. Дети их видят. А взрослые не могут уже. Только те взрослые могут видеть, которые остаются детьми. Как сэр Конан Дойль, который славно жил и умер в цветущем саду. И успел сказать самые важные слова своей фее…

вот одна девочка родилась с четырьмя ногами. И ничего нельзя было сделать – XIX век на дворе. Тогда женщинам вообще было непросто! А тут еще и четыре ноги. И все они еле ходят: можно только сидеть на стульчике и плакать. А все будут смеяться и внешность обсуждать… Или с любопытством разглядывать девочку Миртл с четырьмя ногами. Кстати, вот и выход – и папа начал показывать Миртл на ярмарках. Хотите смотреть – смотрите, не жалко; только платите. Давайте деньги! И в 12 лет Миртл Корбин уже заключила контракты отличные. И зарабатывала 450 долларов в неделю – тогда это были сумасшедшие деньги, даже деньжищи. По характеру она была спокойной и добродушной; радостной. Светлой. И в 19 лет вышла замуж по большой любви за симпатичного доктора. Он не зарился на деньги Миртл; он был обеспеченным человеком – после свадьбы она перестала выступать. И счастливо жила со своим доктором; у нее было четыре дочки и один сын – с нормальными ногами. И все ее любили за мягкий нрав и красоту; ноги красоте не помеха. И любви не помеха. Человека не за ноги любят. И не за деньги. А просто любят – и все. И хорошо, если с ногами и с деньгами все отлично; но это не обязательно для любви. А светлая душа – обязательно нужна. И умение выстоять в этой жизни – что на четырех ногах, что на двух…

И прошло много лет – она мучилась угрызениями совести и тоже себя считала ворюгой. Ее по-всякому называли, не хочется писать, как именно. Она в детстве жила с мамой и отчимом; так часто бывает. Но этот отчим бил ее и обзывал. А потом вообще стал к ней приставать. Семья была благополучная с виду, отчим работал на хорошей должности; жили они в маленьком городе, где все друг друга знают. И жаловаться было совершенно бесполезно. Тем более отчим смеялся и говорил, что ему все расскажут тут же. И он тогда эту Таню просто убьет и закопает в лесу. А мама делала вид, что ничего не происходит. Обычное воспитание подростка. В общем, эта Таня дождалась, пока дома никого не было, взяла свой паспорт и деньги украла – подсмотрела шифр сейфа. Денег взяла ровно столько, сколько было нужно на самое минимальное, на то, чтобы выжить. Она села в поезд и уехала в большой город. Ей было 16 лет. И поступила в училище, ее поселили в общежитие, потом дали стипендию небольшую, она подрабатывала, потом в институт поступила – долгая история. Она позвонила маме, когда поступила. Но мама назвала ее ворюгой и не стала разговаривать. Таня и сама знала, что она ворюга. Что она совершила преступление ужасное. И нет ей прощения. Она хотела потом отослать деньги, много раз хотела, но боялась, что она как бы признается в преступлении. И вообще боялась, что про нее вспомнят и начнут искать. В смысле преследовать. Потом она вышла замуж. Потом родила детей. Добилась успеха на работе – она стала архитектором. Вот сколько лет прошло! Но она мало радовалась и смеялась. И когда в кино кого-то разоблачали, выходила из комнаты или переключала канал – ей было стыдно и тяжело. Она-то знала, что она тоже преступница. Она наконец рассказала эту историю. Нашла силы. Матери и отчима уже и на свете не было, а преступление по-прежнему жгло и мучило. Только она никакая не ворюга, конечно. И зря она отравила себе жизнь. Когда человек бежит от фашистов из концлагеря, это хорошо, если он с собой прихватит припасы. И боеприпасы. Это не воровство. Это спасение своей жизни, даже героическое спасение. И спасение чести. Потому что надо спасаться, если точно знаешь – опасность велика и никто тебя не спасет. Только ты сам можешь. Возможно, человека мучает совесть за какой-то поступок – совестливого человека. А этот поступок был единственно правильным в тех обстоятельствах, в которых был совершен… Так тоже бывает. И не стоит слишком себя корить и винить, если пришлось совершить такой поступок – иногда другого выхода нет.