Метро 2033. Крым-2. Остров Головорезов - Никита Аверин

Осада вошла в будничное русло: татары обстреливали Джанкой из минометов, казаки засылали отряды диверсантов, листоноши по ночам минировали подступы к городу и укрепляли стены. Артезианские скважины обеспечивали цитадель водой, запасы продовольствия были солидными и война в таком режиме могла длиться пару месяцев.

Такой расклад не устраивал инициаторов осады – Союз Вольных Городов Крыма, во главе которого стояли управители Симферополя.

Вольные Города, копирующие по своей сути древние средневековые независимые бюргерские поселения с Магдебургским правом, регулярной армии не имели, но собрали ополчение – вчерашних фермеров и ремесленников, относящихся к войне как к очередной работе – грязной, нудной, но необходимой.

Ополчение СВГК прибыло под стены Джанкоя на разномастном транспорте – от автопоездов до караванов мулов, и тут же занялось строительством собственного лагеря. Транспорт поставили кольцом, вырыли колодцы и отхожие места, обустроили караулы и приступили к инженерной войне.

Каждый вечер после заката бригада копателей начинала рыть туннели под стены Джанкоя с целью их заминировать. Листоноши, быстро сообразив, что к чему, ответили симметрично. Туннельная война происходила невидимо и неслышно, лишь изредка над степью раздавались приглушенные хлопки подземных взрывов, да порой ополченцы возвращались, притаскивая с собой трупы – когда два туннеля случайно соединялись, и в узкой норе завязывался ожесточенный бой между ополченцами и листоношами.

Ополченцы в лагере держались особняком, ни с татарами, ни с казаками не контактировали, ни о каком взаимодействии родов войск слышать не хотели – и в результате за заложенных ими минах подорвался разъезд пластунов. Есаул и минг-баши позвали полковника ополчения на очередной совет. Постановили: хотя бы раз в день собираться и обмениваться планами – дабы татары не бомбили казаков, те не рубили ополченцев, которые, в свою очередь, обещали не подрывать ни тех, ни других.

Война, казалось бы, вошла в нормальное русло, Джанкой атаковали и днем, и ночью, и грубой силой, и хитростью, и инженерной мыслью – и цитадель листонош неминуемо бы пала, если бы в лагере (точнее, во всех трех лагерях) объединенных сил не появились бы странные личности в сером.

Это были сектанты Серого Света, у которых имелись свои старые счеты с кланом листонош.

У них даже палаток с собой не было – сектанты, точно серая пыль, равномерным слоем оседали на чужой территории и начинали мутить воду. Сами они в атаку не ходили, предпочитая вести просветительскую работу по ночам, у костра, агитируя людей. Вскоре стали происходить странные вещи: десятка два татар не явились на намаз, променяв муллу на гуру Серого Света; трое казаков пошли в самоубийственную атаку на Джанкой, обвязавшись динамитными шашками; ополченцы-саперы начали строить храм Серого Света…

Прежде чем руководство объединенных сил успело решить проблему сектантов, возникла еще одна трудность: к осаде Джанкоя примкнули пираты Рыжехвоста. Вместе с пиратами к стенам цитадели стянулись бандиты чуть ли не со всего Крыма. За ними подтянулись торговцы наркотой и, разумеется, маркитантки.

В лагере началось полное моральное разложение. Грабежи, драки, азартные игры и глупые смерти по пьянке происходили чуть ли не ежедневно. Осада отошла на второй план после разборок «кто кого пырнул» и «кто что украл».

Есаул отреагировал решительно и молниеносно. Отряд пластунов за одну ночь вырезал большую часть сектантов (некоторым удалось сбежать), а татарская сотня вынесла самых безбашенных бандитов, едва не спровоцировав крупномасштабную бойню с пиратами.

Словом, осада Джанкоя при таком развитии событий имела немного шансов на успех.

Поэтому когда клан листонош предложил переговоры, весь руководящий состав осаждающих – есаул, минг-баши, полковник ополчения и капитан пиратской баржи – с радостью согласились.

Каково же было их удивление, когда парламентером оказался не кто иной, как сам Филателист!

Могучий старец в просторном белом балахоне (заменяющем белый флаг переговорщика) явился в штабной шатер один, без оружия, и абсолютно спокойным.

– Приветствую, – сказал он. – Салам алейкум!

Первым отреагировал пират.

– Давайте его скрутим! – взвился он. – Это же Филателист! Самый главный! Без него они не продержатся и дня!

– Погоди, – сказал ополченец. – Не торопись. Не дурак же он являться сюда один и без козыря в рукаве.

Филателист улыбнулся в усы:

– Верно мыслите, уважаемый.

Листоноша распахнул свой бурнус и продемонстрировал два десятка брикетов пластиковой взрывчатки, закрепленных на жилете.

– Стоит мне отпустить эту кнопку, – сказал он, показал зажатый в руке детонатор, – и от вашего лагеря останется только большая воронка. Я свое пожил, смерти не боюсь, а умереть во имя клана – большая честь.

– Чего вы хотите? – спросил есаул.

– Прекратить эту дурацкую войну.

– Это не в наших полномочиях.

– А в чьих же тогда?

– Хана Арслана Гирея Второго, гетмана Дорошенко, адмирала Рыжехвоста и совета управителей Симферополя, возглавляющих Союз Вольных Городов Крыма, – прилежно перечислил полковник ополчения.

– О-хо-хо! – вздохнул Филателист. – Правду говорят – у семи нянек дитя без глаза, а у четырнадцати – без двух. Ну и где я могу видеть всех этих уважаемых личностей?

Осаждающие замялись, а потом минг-баши сказал:

– В Старом Крыму. Там ставка командования.

– Прекрасно. Тогда я прошу права беспрепятственного проезда по вашей территории – для меня и моей охраны. И прекращения огня на время ведения переговоров. Идет?

– Удрать хочешь? – ощерился пират.

– Дурак, – искренне сказал Филателист. – Это у вас, пиратов, удрать – нормально. А я листоноша. Таким родился, таким и умру. Без клана меня нет. Куда я удеру?

– Идет, – кивнул есаул, и вслед за ним выразили свое согласие минг-баши, полковник ополчения и, чуть погодя, пират. – Неделю перемирия мы вам дадим. Заодно порядок наведем. Бандитов к ногтю, сектантов на кол… Поэтому если у нас будут постреливать – не обращайте внимания, это не по Джанкою, это так, уборка территории. Но если кого из ваших поймаем, или из цитадели хоть один выстрел в нашу сторону раздастся – не обессудьте, ответим всем, чем сможем, невзирая не перемирие.

– Вот и славно, – усмехнулся Филателист. – Не бойтесь, у нас в клане дисциплина железная, не то что в вашем цирке. Обороной цитадели будет ведать в мое отсутствие Контейнер, а у него не забалуешь…

Степной ветер принес с собой не только прохладу, но и тучи красного песка. Песчинки оседали за ворот широкой рубахи Пахома, смешивались с потом и моментально превращались в подобие наждачной бумаги, натирая плечи и спину погонщика. Почесываясь и чертыхаясь на каждом шагу, Пахом побрел к своему рюкзаку, притороченному к раме самодельного велосипеда. Немного покопавшись в рюкзаке, мужчина нашел то, что искал – видавшую виды арафатку. Платок этот достался ему от деда, а тот привез его из далекого Египта, ещё до катастрофы. Что это за место такое, Египет, Пахом не знал. И почему дед называл клетчатый платок столь необычным словом, «арафатка», тоже не ведал. Однако он любил хвастаться последним подарком от деда во время очередного возвращения в Джанкой, пропуская стаканчик в одной из харчевен в компании таких же простых работяг, как и он сам.