Все к лучшему - Джонатан Троппер

— Тебе не нравится, что я недостаточно зол на тебя?

— Нет, я лишь пытаюсь разобраться, в чем дело. И вот что я понял: да, ты, разумеется, сердишься на меня, но сейчас это для тебя не главное. Вчера на концерте ты напился, причем явно не с радости, а с горя. Мне показалось, ты чем-то сильно обеспокоен. — Он улыбается мне. — Ты постоянно из-за чего-то волновался, даже в детстве. В грозу всегда спрашивал меня, есть ли у нас фонарик. Тебе было всего пять лет, а ты уже переживал, что мы останемся без света. Помнишь?

— Нет, — вру я.

— Ну и ладно. Мне лишь показалось, что я не вхожу даже в первую десятку проблем, которые тебя сейчас волнуют. Я не знаю, что у тебя стряслось: может, неприятности на работе, или с невестой поссорился, или еще что-то. Но я уверен: дело не во мне.

— Ты себя недооцениваешь, — отвечаю я. — Все-таки ты есть в списке.

Норм устало вздыхает, берет со стола записную книжку и аккуратно поправляет торчащие в разные стороны потрепанные страницы.

— Что это у тебя? — спрашиваю я.

— Я пишу мемуары, — не смущаясь, признается он с таким уморительным видом, что я хохочу в голос.

— Чего смеешься? — обижается Норм.

— Мемуары! — повторяю я, не в силах остановиться.

— Именно, — запальчиво подтверждает он. — Если хочешь знать, я уже показывал их кое-кому из друзей в издательствах, и они очень заинтересовались.

— Кто бы сомневался, — улыбаюсь я и вижу, что его это раздражает.

— Ну так что, мы пойдем в кафе или как? — с досадой спрашивает он.

То ли виноваты последние двенадцать сумасшедших часов, то ли мысли о смерти, или я просто напуган и мне нужен отец, причем любой, а может, дело в том, что я впервые за последнее время рассмеялся, но я вдруг отвечаю, неожиданно для самого себя:

— Ладно, пошли.

— Слава тебе господи, — говорит Норм.

Мы ужинаем в «Гастрономии Арни», стилизованном под кофейню ресторанчике на Бродвее.

— Привет, парни, как дела? — интересуется официантка, протягивая нам меню.

Она высокая и стройная; длинные светлые волосы неестественного платинового оттенка собраны в хвост, просунутый в застежку бейсболки. Норм с ухмылкой знатока оглядывает девушку с головы до ног.

— Замечательно, Пенни, — отвечает он, прочитав ее имя на табличке. — Спасибо. А у тебя как?

— Все хорошо, — без особого восторга произносит официантка.

— Ты сегодня отлично выглядишь, — не унимается Норм.

— Спасибо. Что вам принести?

— А что у вас самое вкусное?

— Не знаю. Чего бы вам хотелось?

— Вообще-то я привык познакомиться с женщиной поближе, прежде чем отвечать на такие вопросы, но раз уж ты спросила… — Норм громко смеется своей шуточке, заговорщицки подталкивая меня локтем и улыбаясь окружающим — невольным свидетелям его остроумия.

— Норм, — цежу я сквозь зубы.

— Прошу прощения, — продолжает он, не сводя глаз с официантки, — моему сыну не нравится, когда его старик заигрывает с девушками.

— У вас неплохо получается, — комментирует Пенни.

Норм хохочет, не замечая сарказма, как будто она кокетничает с ним.

— Если я сделаю красивой девушке комплимент, никто ведь не упадет в обморок, верно?

— Я сейчас упаду в обморок, — перебиваю я, и Норм опять разражается смехом.

Я ловлю взгляд Пенни и хочу ей объяснить, что мы с ним много лет не виделись и он уломал меня прийти сюда, а потом извиниться за беспокойство.

— Нам надо подумать, — уныло сообщаю я.

— Тогда я к вам попозже подойду.

Пенни с улыбкой возвращается к стойке, и я понимаю, что переоценил ее реакцию на Норма.

— А я буду на вас смотреть, — обещает Норм, наклоняясь вбок на стуле.

— Будьте умницей, Норм, — девушка бросает на него игривый взгляд.

— Как скажете, — кричит он ей вслед и улыбается окружающим его невольным свидетелям этой сценки, принимая их безразличие за одобрение. Затем бросает очередной жадный взгляд на задницу Пенни и выпрямляется.

— Да, с такой ночью не замерзнешь, — восхищенно тянет он.

— Норм, как тебе не стыдно! — морщусь я.

— А что такое?

— У нее и так дерьмовая работенка, а тут еще всякие грязные старикашки пристают.

— Вроде она была не против, — замечает Норм.

— Она была вежливой, вот и все, потому что это ее работа, и если она пошлет тебя, то потеряет чаевые или место.

— Знаешь, что я об этом думаю? Раз уж работа трудная, а вечер будет долгим, так пусть хоть легкий флирт ее немного развлечет и поднимет настроение. К тому же, мне кажется, я ей понравился.

— Что? Ты — ей? — переспрашиваю я, не веря своим ушам. — Ты правда думаешь, что у тебя есть шансы?

— А почему бы и нет? — обижается Норм. — Чем я плох?

— То есть ты всерьез полагаешь, будто эта двадцатилетняя красотка спит и видит, что в один прекрасный день в ее ресторан придет такой вот толстый лысый старик, в которого она влюбится с первого взгляда?

В глазах Норма мелькает боль, улыбка сползает с лица, губы печально кривятся, и я тут же жалею о своих словах.

— Извини, Норм, я не хотел тебя обидеть. Просто я тут живу, понимаешь? Я тут ем каждый день, и мне было немного неловко.

— Прошу прощения, что поставил тебя в неловкое положение, — говорит Норм. — Да, я общительный человек. Что уж тут поделать. Если вижу красивую женщину, обязательно говорю ей комплимент. Быть может, мне повезет, и у нас что-нибудь получится. Если нет, так я хотя бы сделал человеку приятно. И извиняться за это не собираюсь.

— Никто тебя и не просит, — бросаю я, чтобы положить конец разговору, заметив, что к нам возвращается официантка.

— Вы что-то выбрали? — интересуется она.

— У вас вкусный минестроне? — спрашивает Норм.

— Разумеется.

— Тогда я возьму суп и сыр на гриле.

Я заказываю салат и сыр на гриле.

— Нам с ним всегда нравилось одно и то же, — с гордостью сообщает Норм Пенни.

— Ну так что? — как ни в чем не бывало, говорю я, когда официантка уходит. — О чем ты хочешь поговорить?

Мне все еще неловко из-за того, что я его обидел: меня мучает совесть из-за печали, которая сквозит в его жалкой улыбке. Какая разница, действительно ли он верит в то, что окружающим нравятся его шуточки, а юным официанткам — ухаживания, или же это всего лишь маска, защитный механизм, все равно такое поведение говорит о глубоком одиночестве, диктующем каждый его шаг.