Вечная молодость с аукциона - Татьяна Гармаш-Роффе

Скорей деру отсюда, скорей! Только куда???

Ксюша с ужасом бросила взгляд в продолжение коридора, которое за столбом падающего из дыры света казалось особенно черным. Если вой, не приведи бог, снова повторится – она точно умрет на этом самом месте от страха, и никто никогда не найдет ее бренных останков…

Пожалуй, лучше вернуться. Если она дошла сюда, держась за стенку, то она точно так же и выйдет отсюда, держась за другую!

Немного приободренная этой мыслью, она ступила в обратном направлении. В коридоре царила тишина – та особая, обволакивающая, безнадежная тишина, которая бывает только в подземельях. Да уж лучше какая угодно тишина, чем…

Шаг, другой, третий. Свет от дыры мерк за ее спиной, впереди смыкалась чернота. Какой-то камень вылетел из-под ее ноги, звонко стукнув о стену.

И, словно эхо, в ответ ему раздался тихий вой…

Это было так страшно и так неправдоподобно, что в голове и в груди сразу стало омерзительно пусто. Ксюша вжалась в холодную стенку. Звук был совсем близко, он был странным, протяжным и каким-то отчаянным. Как будто кто-то выводил: «А-а-а-а-а».

По стеночке, цепляясь за холодные шершавые выступы, Ксюша начала продвигаться в сторону предполагаемого выхода, все больше погружаясь в темноту, стараясь не наступить больше на камень и не произвести шума. Пусть это звери, пусть это птицы – конечно, никаких собак Баскервилей не существует! Но все-таки она передвигалась очень осторожно – на случай, если они все-таки существуют…

Одно утешало: звук не приближался к ней. Щупая носком пол под ногами, она ставила ногу, затем другую, все оборачиваясь со страхом на черный зев коридора за спиной, словно оттуда мог выскочить невиданный зверь с фосфорными кругами вокруг глаз. Или даже сам Людоед, хватающий без разбору всех зазевавшихся и чрезмерно любопытных детей, чтобы отнести к себе в огромную кухню и зажарить на огромной медной сковороде в огромной печи…

…Должно быть, с перепугу она не сразу разобрала, что это был не совсем вой.

И даже совсем не вой.

А скорее долгий, протяжный стон…

* * *

…О, дивная, сладкая, благоуханная ночь Прованса! Она всем была великолепна, эта ночь! Своей густо-синей, обволакивающей неподвижностью, пряной духотой, крупными умытыми звездами, отдаленной музыкой какого-то концерта на открытом воздухе, легко омывавшей теплыми, чувственными ритмами площадь, где находилось казино… И в эту прекрасную ночь царственно выплыла из казино прекрасная Александра в своем восхитительном платье с не менее восхитительной шалью. Вчерашний ухажер, Лоран, вел ее к машине с такой почтительностью, словно она была принцессой из древнейшего королевского дома Европы. Если бы платье Александры дополняла не шаль, а шлейф, он бы точно понес его, мужественно сжимая сделанные у хорошего дантиста челюсти от сознания величия своей миссии…

Присоединившись к новоиспеченной принцессе в холле гостиницы, потрясенные свидетели этого необыкновенного триумфа приступили с ревнивыми расспросами:

– Чего это он так приседал? – грубо интересовался Кис.

– Что ты с ним сделала, Алекс? – восхищенно вопрошал галантный Реми.

– Ничего, – пожала обнаженными плечами Александра. – Просто изменила стиль поведения. Вчера была наивной и глупой, сегодня – умной и циничной. Вот и весь секрет.

– А-а… А он не заподозрил, что ты играешь? Что дурачишь его? – обалдело спросил Кис.

– Когда это, милый, мужчины подозревали женщин в игре? – с издевательским превосходством вскинула голову принцесса Александра. – Мужчины западают на женскую игру, такова их функция в природе! Они на нее покупаются, попадаются, они в нее вовлекаются, увлекаются, они от нее ловят кайф и дохнут от восхищения. Разве не так?

И, пока оба представителя мужского рода, потеряв дар речи, хлопали ртами от возмущения при виде подобного высокомерия и пренебрежения к их достойнейшему роду, Александра снисходительно добавила:

– А неожиданные перемены в поведении они принимают как должное, называя это женской логикой или женскими причудами, капризами, всем чем угодно, но почему-то им это очень нравится, и в их головы никогда не приходит догадка, что ими манипулируют, как сопливыми детишками… Должно быть, от излишней самоуверенности?

Она иногда бывала вызывающе наглой, Александра, и Кис в таких случаях сразу вспоминал начало их знакомства[21], ее дерзкие и высокомерные повадки… Он это страсть как не любил!

То есть… Он как раз это любил… Вернее, он как раз поэтому и влюбился… То есть он это вовсе не любил, но… Вот ведь парадокс: она провоцировала в нем в такие моменты желание ей… ее… Сразу страшно и невыносимо хотелось сбить спесь! Хотелось поставить на место! Хотелось подчинить! Хотелось… В общем, просто страшно и невыносимо хотелось. В смысле приступить к «укрощению строптивой»…

И она это знала, стерва! И она нарочно дразнила! Вот он ей покажет – дайте только до номера добраться!

Он едва не потащил Александру за руку к лифту, забывшись окончательно.

– У меня приглашение на прием в замок Ла Барбен, – не обращая внимания на позывные его руки, крепко ухватившей ее запястье, сообщила Александра с небрежностью, однако торжествующие нотки коварно прорывались в ее голосе.

– Иди ты! – недоверчиво пробормотал Кис и выпустил ее руку, разом забыв про лифт и вытекающие из него перемещения, намерения и последствия. – Как это?!

– Потрясающе! – воскликнул Реми. – Как тебе удалось?

– По схеме «я так одинок в этом большом городе», – с иронией откликнулась Александра. – Жена с детишками в Италии, у бедного одинокого Лорана нет дамы на вечер. Он почел за честь украсить свое общество моим присутствием. А у него приглашение на завтра. Он дружен с владельцем замка, господином де Нарбонном. И собирается его осчастливить знакомством с такой необыкновенной и восхитительной женщиной, как я. Можно даже сказать, что он меня воспринимает как изысканный подарок приятелю и безмерно счастлив, что я согласилась пойти с ним!

При этих словах Александра с вызовом посмотрела Алексею прямо в глаза, и он понял: «Никто не забыт и ничто не забыто!» Их расхождения в области прав на самоопределение журналисток, а также женщин, обремененных близкими, местами супружескими отношениями с мужчинами, еще не остыли в злопамятных нейронах Александры. Но особенно – конечно, особенно! – она не простила ему Натали из остромодного парижского бара!

Кис меж тем постыдно уклонился от вызова, чересчур ярко светившегося в ее глазах. Ситуация поворачивалась крайне захватывающим образом, и его уже сжигал сыщицкий азарт, вытеснив прочие эмоции. Расплату за дерзость он решил отложить на потом – в конце концов разойдутся же они когда-нибудь по номерам! Тогда-то он и рассчитается, тогда-то она все получит, что ей причитается! И – ох, грехи наши тяжкие – получит все, все, чего она ждет, нарочно, конечно же, нарочно дразня и заводя его до предела!.. Как она сказала, стерва? «Мужчины на женскую игру западают …» И знает ведь, негодница, что говорит, – западают они, западают… Во всяком случае, он на нее, на Сашку, всегда западает…