Сады Солнца - Пол Дж. Макоули

Но путешествие занимало гораздо больше времени, чем геологическая работа. Чаще всего путешественники ночевали в роллигоне, иногда останавливались на день-другой в оазисах или на фермах, где шпион рассказывал свою историю и расспрашивал всех, знают ли они хоть что-нибудь о Зи Лей. А Карил сидел с хозяевами за чаем, грыз сладкие вкусные пирожки, оливки, куски арбуза, препирался насчет цены на собранные фосфаты, нитраты, брекчию и металлы, сплетничал про местные мелкие скандалы, свадьбы, рождения и смерти и фантазировал о планах Тихоокеанского сообщества. Даже когда продавать было нечего, кроме переработанных отходов из туалета роллигона, фермеры и поселяне охотно давали излишки свежих фруктов и овощей в обмен на доставку грузов соседям или за обещание минералов и металлов при следующем визите.

Тихоокеанское сообщество давило на новых сограждан куда меньше, чем бразильцы или европейцы. За все путешествие Карил со шпионом лишь однажды встретили представителей оккупационных сил: четырех вежливых солдат в темно-зеленой униформе, описывающих оборудование и посевы на ферме. Солдаты Сообщества изымали треть всякого нового урожая, так что всем приходилось дополнять рационы КАВУ-пищей либо дрожжевыми культурами. Всех строительных роботов тоже изъяли. База Тихоокеанского сообщества уже была размером в небольшой город и по-прежнему росла – огромная решетка сегментированных труб, погребенных под равниной ледяной гальки. Практически такие же поселения строили на лунах Юпитера и Сатурна еще век назад. Теперь между системой Сатурна и Землей регулярно ходили грузовые и пассажирские корабли, в систему летели солдаты и материалы. На большой фабрике производили буксиры по образцу кораблей дальних.

Если не считать конфискации роботов и урожая и закрытия коммуникационных сетей, оккупация не оказала особого влияния на повседневную жизнь Япета. Но все же она поменялась практически во всем – и возврата к прошлому не было. Дальние долго тешили себя иллюзией, что избавились от постоянного варварства человеческой истории, создали утопию, где можно без помех предаваться всевозможным искусствам и наукам, где процветает множество мирно и плодотворно сотрудничающих экономических и политических систем, лоскутное одеяло богатых и спокойных поселений. Это оказалось утопией, самообманом, мыльным пузырем. Как биом, развившийся в изоляции на отдаленном острове, культура дальних быстро пала под натиском энергичных и агрессивных пришельцев из внешнего мира. Даже если бы дальние отвоевали свободу – она не была бы прежней. Дальние всегда помнили бы о нависшей опасности, готовились бы защищать себя, делать все нужное для выживания в борьбе не с природой, но с людьми.

Повсюду, куда приезжали Карил со шпионом, шли разговоры о сопротивлении и революции, ходили слухи о новых зверствах на других лунах, обсуждались мечты сбежать во тьму на краю Солнечной системы. Но шпион нигде не отыскал известий о Зи Лей. Лишь однажды ему повезло поговорить с человеком, повстречавшим ее во время ее краткого пребывания в Ксамбе, на Рее. Похоже, родители рассказывали правду. Потому, скорее всего, правдой было и то, что они ничего не слышали от дочери и перед войной, и после нее.

Поиск почти не продвинулся – но шпион не чувствовал разочарования, не отчаивался. Он не сомневался, что рано или поздно отыщет Зи Лей. А пока он привыкал к личине Кена Шинтаро, и ему это нравилось все больше. Он учился быть человеком, иногда днями напролет не вспоминал постоянный, выворачивающий душу и тело страх той работы в Париже, мелкую паранойю, постоянную боязнь подсматривания и подслушивания, опасения, что помимо воли окажешься втянутым в большую игру без знания игроков и правил. В Париже шпион постоянно был начеку, следил, чтобы его действия не выходили за рамки нормальности, старался наблюдать и оценивать не только людей вокруг, но и самого себя. Теперь он мог расслабиться с Карилом. И – конечно, стоило бы немалых усилий быть настороже с добродушным бродягой-геологом. Теперь шпион мог спокойно относиться и к другим дальним – и, что самое главное, к себе самому.

Шпион был рожден и воспитан на Луне, чтобы сражаться за бога, Гею и Великую Бразилию. Шпион никогда не бывал на Земле, но мечтал о ее мягкой траве, зеленых просторах и бездонных океанах, раскинувшихся под добрым, восхитительно голубым небом. Если есть рай, то он – такой. А в долгом путешествии по Япету шпион научился ценить и любить сдержанную красоту резких пустынных пейзажей луны, читать по рельефу историю его возникновения, определять то, как результаты бурной эпохи рождения смягчались покрытием из захваченных частиц, миллионами лет медленной сублимации, микроскопических метеоритных ударов, обколовших и сгладивших каждый угол. Время – великий архитектор, но его растянувшаяся на эпохи работа превосходит человеческое восприятие.

Япет не баловал поселенцев гостеприимством. Но они научились выживать и процветать. Они добывали крепкий, как гранит, древний лед и топили его, расщепляли воду, чтобы получить кислород. Поколения бродяг вроде Карила засеяли темные равнины вакуумными организмами, извлекавшими энергию из солнечного света, а питательные вещества – из темного слоя, чтобы расти, производить все виды фуллеренов и органических полимеров, запасы простых органических молекул, которые процессор роллигона мог превратить в простейшую пищу. Другие разновидности вакуумных растений поглощали слабый солнечный свет, превращали в электричество и накапливали его в органах, похожих на орган электрического угря. Когда к органу подключались, он мог передать заряд, подзарядить батареи роллигона.

Вакуумные организмы были чудом нанотехнологии. Они представляли собой самоорганизующиеся сообщества различных видов наномашин, изменяющих себя и свое поведение в соответствии с набором простых правил. Они росли и размножались при интенсивности солнечного света в одну сотую земной, при температурах в минус двести по Цельсию, формировали структуры в виде цветов или безлистных деревьев, моховых наростов или волокнистых структур вроде гигантских лишайников. Резкие простые очертания вакуумных растений были отражением скупой жестокой красоты лунных поверхностей.

Роллигон катился по верху горста, заросшего путаницей черных ветвей, выезжал на гребень холма бесконечным япетовским вечером. Впереди расстилались округлые горы, отбрасывающие длинные тени по мрачной земле, серебристо очерчивающие хребты и дальние кромки кратеров. Высоко в черном небе висел пастельный полумесяц Сатурна, заключенный в сверкающую слоистую петлю колец – ведь плоскость орбиты Япета, в отличие от других лун, расположена под углом к экваториальной плоскости Сатурна. При виде всего этого сердце шпиона исполнялось благоговения, восторга, хмельного счастья, а Карил робко глядел на него, тихо и безмятежно улыбался и говорил: «Да, оно пробирает, так пробирает!»

Вот так они ехали и ехали. Они остановились на тридцать дней на ферме, принадлежащей родителям подруги Карила, Тамты. Она, элегантная, тонкая и мечтательная женщина, ушла вместе с другом в маленький оазис за двадцать километров от фермы, чтобы, как выразился Карил, «обновить брачные узы». Шпион вызвался работать в туннелях фермы, сажал, полол, собирал урожай, а заодно научился печь хлеб. Родители Тамты были дальними второго поколения, почти уже разменяли столетие, имели трех сыновей и четырех дочерей и солидный клан внуков с правнуками. Тамта появилась поздно – когда младший ребенок семьи погиб при несчастном случае в вакуумных полях. Тамта была младше некоторых своих племянников и племянниц, но это не казалось ей странным.