Прощай, генерал... Прости! - Фридрих Незнанский

Впрочем, рассуждать можно сколько угодно и о чем угодно, а дело будет стоять, вернее, «висеть», пока не получит фактического подтверждения любая из выдвинутых версий, даже, возможно, та, которая в настоящий момент официально устраивает буквально всех, за исключением, пожалуй, президента. И тут — тоже большой вопрос: почему?

«А с этого мы и начнем, — сказал себе Александр Борисович, — с допросов свидетелей. И выясним, где находится Филипп Кузьмич Агеев, наш боевой помощник…»

Филя отозвался сразу. И по поводу того, «где он и что», доложил, что помощница губернатора, бывшая теперь, разумеется, находится в клинической краевой больнице, поскольку после падения вертолета получила очень серьезные травмы и приличное время находилась в коме. Недавно, что называется, открыла глаза и осознала, что с ней и где она находится. Естественно — и соответствующая реакция. Поэтому любой разговор с ней будет не просто трудным, а очень трудным и тяжелым в моральном отношении. Как Филиппу удалось узнать — сплетни, разумеется, но ведь за каждой что-то наверняка да есть! — между этой женщиной, Катериной Ивановной Пшеничной (сдобная такая вот фамилия), и господином губернатором Алексеем Александровичем Орловым будто бы существовала некая связь, и не только чисто служебного порядка. Несмотря на полученные увечья, лежащая пластом Катерина по-прежнему выглядит, как тут говорят, царицей-королевной местного значения. А в принципе ни для кого эти слухи тайной за семью печатями не были. Эффектная и статная, молодая помощница сопровождала генерала повсюду. Просто следовало отдать должное супруге губернатора, Анне Васильевне, не обращавшей на досужую болтовню ни малейшего внимания и с помощницей мужа имевшей вполне доверительные, дружеские отношения. Из чего напрашивается вывод, что сплетня — она сплетня везде, а уж в Сибири, хоть и огромной территориально, зато поразительно тесной в плане человеческих отношений, — тем более. Такая вот информация.

Из сказанного Турецкий сделал основополагающий вывод и для себя: никаких грубых намеков, способных нарушить душевный контакт, если таковой вообще возникнет, и в то же время предельная искренность.

— Диктуй адрес, — сказал он Филе. — А заодно посоветуй, как туда проехать, чтобы не тянуть за собой «хвост». Ты-то город знаешь?

— Но ведь ты говорил, что они…

— Мало ли что я говорил? — сварливо перебил его Турецкий. — И во-первых, это не я, а они, а во-вторых, ты сам-то веришь, что братва способна что-нибудь обещать всерьез? Они у себя дома, Филя, это мы — в гостях. Они все входы и выходы знают…

— Знаешь что, давай-ка я лучше тебя сам туда доставлю? А как мы это сделаем, сейчас объясню…

«Начинаются Филины примочки. — Турецкий усмехнулся про себя. — А может, так оно и попроще…»

По совету Агеева он спустился в холл, сдал степенной администраторше ключ от номера, после чего, хлопнув себя по лбу, объявил, что забыл наверху свой мобильник, ну да черт с ним, а вот позвонить надо срочно. И воспользовался услужливо пододвинутым ему городским телефонным аппаратом.

Краем глаза отметил, как невольно встрепенулись сидящие без всякого дела в холле молодые люди, старательно изображавшие, что никакого интереса Турецкий для них не представляет. И Александр Борисович легким движением пальцев набрал, точнее, сыграл, что набирает на кнопочном аппарате нужные ему цифры, после чего равнодушно уставился на люстру, висевшую в холле, и громко заговорил в молчащий микрофон трубки:

— Прокуратура? Серова попрошу… Это вы, Юрий Матвеевич? Добрый вечер, Турецкий беспокоит… Да-да… — Он засмеялся, будто услышал шутливый ответ. — Не сильно нарушу ваши планы, если подскочу на полчасика?.. Нет-нет, по мелочам… Машина не нужна, поймаю кого-нибудь. Или прогуляюсь… Спасибо! — И, обернувшись к администраторше, смотревшей на него с неподдельным любопытством, широко улыбнулся, состроив этакий «чииз»: — Премного благодарен, мадам. Я полностью, как говорится, к вашим услугам.

Та расплылась в ответной улыбке.

— А если вам угодно поймать такси, — глубоким, грудным голосом, в котором заметно вибрировали нотки вечно неутоленной страсти (уж в таких-то интонациях умел разбираться Турецкий), — вы можете это сделать за углом гостиницы. Как выйдете, сразу поверните направо и увидите…

— Еще раз благодарю!.. Но мне действительно хочется немного пройтись пешком, я впервые в вашем прекрасном городе…

Александр Борисович, призвав на помощь все свое обаяние, доверительно наклонился к ней, перегнувшись через стойку и создав тем самым между собой и прерывисто вздохнувшей женщиной — не атмосферу, нет, а, скорее, тонкое ощущение душевной близости. И одновременно бесцеремонным, но заинтересованным взглядом окинул пусть даже и несколько переспелые в отдельных деталях, однако поразительно сочные формы этой дамы, определенно таящие некое откровение. А ежели, к примеру, на любителя?!

Турецкий вряд ли совершил бы открытие, если бы прямо сейчас, пронзительно глядя ей в глаза, заявил о том, что она… как ее?.. Он поднял взгляд к фирменному «бэджу», располагавшемуся почти горизонтально на ее высокой груди, отороченной тонкими кружевами, источавшими волны аромата цветущего шиповника.

— О, Анастасия… Никоновна… Ромашкова! — прочитал-пропел он страстным полушепотом. — Ну надо же, не женщина, а сплошная песня!.. Жестокий романс!..

Ага, так вот объяви он сейчас этой «песне», что на данном историческом этапе именно он и является здесь тем самым любителем и ценителем женского изобилия, одно присутствие которого уже заставляет жарко биться ее сердце и нервно трепетать щедрую плоть, она бы, пожалуй, не устояла, нет. Так ему показалось. А будь поменьше народу, и отдалась бы прямо тут же, в каком-нибудь закутке за гостиничной стойкой. Впрочем, в дальнейших объяснениях нужды практически уже не было.

Администраторша, на открытой белой шее которой явственно проступили предательские розовые пятна, беспокойным движением достала из-под стойки карту-схему центральной части города — малость затертую от частого употребления. А затем, придвинув к Александру Борисовичу, насколько это было вообще теперь возможно, пышный свой бюст, варварским образом затянутый в темно-синюю гостиничную форму, стала показывать остро заточенным карандашом, как гостю проще пройти от гостиницы до прокуратуры. И чтобы при этом он смог ознакомиться с некоторыми городскими достопримечательностями.

Кончик карандаша, непроизвольно вздрагивая, скользил по проспектам и улицам со знакомыми советскими названиями, затем совершенно, надо понимать, случайно уперся в угловой дом в Социалистическом проезде.

— А здесь я живу. — Анастасия Никоновна томно вздохнула, потупилась и добавила без всякого намека: — Одна. Дом восемь, квартира семнадцать, четвертый этаж. — Слишком откровенный и весьма заинтересованный «осмотр ее персональных достопримечательностей» не мог, естественно, остаться ею незамеченным.

— Ой, какая прелесть! — восхитился Турецкий. — Скажите, я мог бы абонировать у вас этот план… ну хотя бы до вечера? Верну, честное слово, причем с особой благодарностью, — сказал он со значением и снова проникновенно уставился в ее светло-голубые, с поволокой, глаза.