Политика благочестия. Исламское возрождение и феминистский субъект - Саба Махмуд

(ṣaḥīḥ)[283]. Способность хадджи Фаизы ясно выразить эти две сложные точки зрения в современной исламской мысли свидетельствует о ее владении каноническими источниками, а также о тенденциях в их интерпретации, характерных для дебатов среди мусульман в современном Египте.

С точки зрения риторики в использовании Фаизой научных аргументов обращает на себя внимание то, что, хотя ее собственная позиция обоснована мнением большинства, а ее критики занимают позицию меньшинства, она осторожна настолько, что доктринально обосновывает свое право выбирать даже неортодоксальные позиции. Отметим, что хадджу Фаизу критиковали, поскольку она нарушает распространенную в Египте религиозную традицию (основанную на маликитской школе), хотя ее точка зрения и согласуется с мнением трех остальных школ. Та степень осторожности, с которой хадджа Фаиза вынуждена действовать, выступая против популярного шейха, свидетельствует о незащищенном положении, занимаемом сегодня женщинами-учительницами, притом что отсутствует институциональная основа женского da‘wa, а также учитывая относительную новизну этой практики. Свой авторитет хадджа Фаиза основывает отчасти на демонстрации знакомства с канонической проблематикой и дебатами и доходит до того, что приводит различные интерпретации предмета обсуждения различными правоведами, несмотря на традиционные для Египта практики. Именно ее знание авторитетных источников позволяет ей бросить вызов широко распространенной египетской практике передачи предстояния в молитве мужчинам; dā‘iya с меньшим владением источниками не смогла бы этого добиться. Интересно, что в отсутствие институтов, ведущих подготовку женщин в сфере научных исламских споров, именно в институциональном пространстве da‘wa (к примеру, уроков при мечетях) женщины приобрели необходимое знание и создали условия для развития авторитета.

Важным следствием приверженности хадджи Фаизы к протоколам доктринального рассуждения оказывается то, что ее оспаривание религиозных норм ограничивается вопросами, которые правоведы сочли спорными вследствие их неясного статуса в текстах Корана и Сунны. По другим вопросам, таким как ношение платка или подчинение женщин мужьям, по которым существует консенсус богословов, хадджа Фаиза занимает позицию, не отличающуюся от других, более ортодоксальных dā‘iyāt[284]. Здесь важно подчеркнуть два момента. Во-первых, точка зрения хадджи Фаизы по вопросу женского обрезания и предстояния на молитве не должна восприниматься как признак «умеренной позиции», поскольку ее взгляды по разным вопросам, касающимся места женщин в исламе, довольно многообразны. Она постоянно подчеркивает значимость именно следования логике правовых споров и рассуждений в этой сфере, что делает ее позицию по вопросам гендерных отношений в исламе довольно непредсказуемой.

Во-вторых, хадджа Фаиза подчеркивает «право мусульман выбирать» из круга позиций, понимая при этом, что дискурс прав и индивидуального выбора, проникающий в современные дебаты, оперирует этими понятиями совсем не так, как происходит в либеральном гуманизме. Например, хадджа Фаиза не предлагает делать основанием для выбора личные предпочтения и наклонности. Скорее для осуществления выбора следует придерживаться логического обоснования, на котором настаивали правоведы, что мало согласуется с ключевой ролью субъекта в либерально-гуманистическом дискурсе. Например, я регулярно слышала, как хадджа Фаиза в ходе своих уроков говорила: «Нельзя выбирать из религии то, что вам нравится, и отказываться от того, что не нравится. Абсолютное [ḥatmi] в исламе не подлежит обсуждению; наше отношение к нему должно быть только такое: мы услышали и повинуемся [аят 285, сура „Корова“]. Не может быть дискуссии об указаниях Бога. Но Коран оставил многие вопросы нерешенными, и мы вправе выбирать любые интерпретации, предложенные по этим темам улемами». Именно в этом пространстве неразрешенных вопросов и возникает для хадджи Фаизы возможность выбора, что значительно отличается от либерального понятия «личного выбора».

Отметим, что утверждения хадджи Фаизы об «абсолютных указаниях» [aḥkām ḥatmiyya] предполагают рассуждение, оценку и вынесение суждения, что гораздо сложнее, чем простое зачитывание того, что же предполагает следование этим предположительно ясным требованиям[285]. Например, несмотря на согласие с другими dā‘iyāt в том, что алкоголь в исламе запрещен, хадджа Фаиза занимает иную позицию в вопросе о том, как мусульманам следует относиться к присутствию алкоголя в их жизни, особенно в свете того, что он свободно продается в Египте. Хадджа Фаиза считает, что коммерческие организации, торгующие алкоголем, можно посещать и пользоваться их услугами, если прямого взаимодействия с алкоголем не происходит. Другие учительницы считают, что мусульманкам следует избегать любых контактов с подобными организациями, третьи считают, что алкоголь в исламских странах, подобных Египту, должен быть полностью запрещен, и направляют свои усилия на реализацию этого запрета. Другими словами, даже когда речь идет о том, что хадджа Фаиза называет aḥkām ḥatmiyya, статус которых предельно ясен из Корана и Сунны, а также консенсуса ученых, существует множество путей применения этих указаний.

Практики цитирования

Хадджа Фаиза символизирует более академичное крыло движения при мечетях, а вот в мечети Аиши в одном из беднейших окраин Каира стиль соответствует другому краю социального и образовательного спектра. В этой мечети несколько раз в неделю уроки проводятся так, чтобы их могли встроить в свое расписание окрестные работающие жительницы. Один урок ведет мужчина, имам этой мечети, и два — две женщины-dā‘iyāt, одна из которых прошла обучение в центре da‘wa при организации, руководящей этой мечетью (al-Jam‘iyya al-Shar‘iyya), а другая не имеет формальной подготовки. В отличие от мечети Умара уроки здесь неформальны и не структурированы: ни один из трех преподавателей не следует каноническому тексту или какой-то программе, порядку тем. Каждая решает, о чем говорить сегодня, и уроки посвящены предсказуемому кругу тем, таким как правильное исполнение религиозных ритуалов, поведение в отношении родственников или соседей, а также поучительные истории из жизни Пророка или его сподвижников.

Присутствие рабочего класса (sha‘bi) в мечети Аиши чувствуется и в речи dā‘iyāt, их лексике и выражениях, ритме и течении речи. Слушательницы часто прерывают dā‘iyāt, включая и имама, чтобы что-то уточнить, и медленный, но постоянный поток разговора пронизывает пространство. Риторический стиль трех dā‘iyāt в значительной степени основывается на технике пробуждения страха (tarhīb), путем красочных изображений Божьего гнева, смертных мук, адских пыток. Женщины часто громко восклицают, причитают при упоминании особо страшных деталей пыток, произносят религиозные формулы, чтобы отвести боль и зло. В определенном смысле эти уроки являются коллективным творчеством, в котором и dā‘iya, и слушательницы играют перформативную роль. Такая включенность в урок еще более подчеркивается проницаемостью мечети для окрестных звуков из‐за ее близости к жилым домам и коммерческой деятельности. В социальном пространстве, где все знают, что происходит у соседей, вопросы, задаваемые dā‘iyāt, прямы. Участницы часто поднимают проблемы инцеста, проблем в сексе, стычек с соседями. Атмосфера заряжена энергией, воодушевлением, женщины часто выкрикивают свои вопросы, спорят, протестуют, если урок заканчивается раньше времени.

Самой популярной из трех dā‘iyāt в мечети Аиши является сорокалетняя Умм