Сорные травы - Наталья Шнейдер

Я боком протиснулся в дверь соседки. Аккуратно снял ботинки – Галина Федоровна всегда держала квартиру в чистоте. Мне совсем не хотелось добавлять к грязным следам врачей еще и свои. Нет, коллег я прекрасно понимал. И квартиры бывают разные, и должностная инструкция для работников «скорой помощи» категорически запрещает разуваться на вызове, а бахил на скромную зарплату врача не напасешься.

С удивлением для себя самого помог Маше снять кроссовки. Поймал ее изумленный взгляд и кивнул в сторону залы.

В квартире запах лекарств усилился. Словно я попал в помещение советской аптеки. В современных фармацевтических заведениях такие ароматы встречаются редко. М-да, стерильная память прошлого.

Громко играла музыка.

Восемнадцать лет – это не много,

Когда бродишь по Тверской да без денег,

И немало, когда сердце встало,

А от страны тебе пластмассовый веник .

Шевчук – неожиданно. Нет, такая музыка когда-то частенько доносилась из квартиры Галины Федоровны – пока ее сын Боря не попал в армию. Раньше-то порой даже соседи снизу прибегали, умоляли прекратить рок-концерт в одиннадцать вечера. Боря никогда на децибелы не скупился – старался включить так громко, чтобы все стали счастливы и никто не ушел обиженный. Жаль, не всегда соседи понимают души прекрасные порывы. И потому Шевчук сегодня меня удивил. Вроде ж Борька сейчас на Кавказе…

Гнусное предчувствие сдавило горло. Я ускорил шаг и почти забежал в гостиную. Рядом с соседкой – белой, как привидение, и как будто полупрозрачной – сидела медсестра и держала ее за руку. Галина Федоровна тяжело дышала, кривя рот, словно ей больно проталкивать воздух в легкие.

– Что случилось?

– Боря умер, – горько ответила она. И зарыдала звериным, черным плачем.

Я не выдержал – этот тоскливый бабий вой заставил сердце дернуться в болезненной судороге, – сбежал на площадку, оставив Машу с соседкой. Врач смолил очередную сигарету. Глянул на меня понимающе, протянул пачку.

– Спасибо, – хрипло пробормотал я.

Пять затяжек в полной тишине.

Неожиданно врач сказал:

– Уволюсь я, пожалуй. Сил нет.

Я выдохнул слова вместе с дымом:

– Что, херово?

– Ага. Каждый второй вызов. Смерть, смерть, смерть… И не прекращается.

– А я останусь. Иначе вообще некому…

– Наш? – Врач глянул с интересом.

– Хирург.

Устало облокотившись на стену, он неожиданно протянул мне маленькую серебристую фляжку.

– Будешь?

– Нет, – мотнул я головой. – И хотел бы, в больнице тоже задница полная. Но мне еще с женой нужно поговорить. А это лучше на трезвую голову.

– Это да… – согласился мужик и сделал долгий глоток. Запахло хорошим коньяком. – Как знаешь.

От соседки вышла медсестра. Провожающая ее Маша замешкалась в коридоре с кроссовками. В спину им ударили начальные аккорды той же песни ДДТ. Шевчук хрипло запел по второму кругу:

Умирали пацаны страшно,

Умирали пацаны просто,

И не каждый был снаружи прекрасным,

И не все были высокого роста.

Врач обернулся к моей жене:

– Присмотрите за ней. Инфаркт я не подтверждаю, похоже, приступ стенокардии. Все, что нужно, мы дали – думаю, через полчаса полегчает. Говорите, у нее муж умер в тот день?

– Да, – кивнула Маша. – Галина еще в себя не пришла, а тут этот звонок.

– Бедная женщина, – вздохнула медсестра.

– Присмотрите за ней, – повторил врач и, сгорбившись, направился по лестнице вниз, даже не глянув в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.

Жена по-детски обхватила себя за плечи и, наклонив голову, беспомощно сказала:

– Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?

– Не знаю, Маруська, – растерянно ответил я. От ее неожиданной слабости стало неловко – надо было защитить, утешить. Но что-то мешало.

– Обними меня, Ив, пожалуйста, – вдруг попросила Маша.

Я не мог отказаться. Да и если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутемной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло – словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.

А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:

Чем ближе к смерти, тем чище люди.

Чем дальше в тыл, тем жирней генералы…

Здесь я видел, что, может быть, будет

С Москвой, Украиной, Уралом…

Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета – дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.

– Уверена? – с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.

– Как никогда ранее, – пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.

– А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…

– Врут, дорогой, – спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. – Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь – объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.

Весь мрачный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в ее руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если б жена целилась в него из револьвера?

Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.

Наши ощущения строятся на привычках.

Но подспудно я прекрасно понимал, что причин спустить курок у Маши море и небольшой лиман рядышком. Сам виноват. Что там старина Данте оставил для прелюбодеев? Истязание ураганным ветром, вечные, постоянные удары о раскаленные камни преисподней – и не за что зацепиться, и никто не удержит. Вполне вероятно, что финальный пинок в этом направлении даст именно жена, если я не приведу в норму семейные отношения, или какие еще там отношения между нами остались.

А ведь день начался спокойно.

Правда, спокойствие продлилось недолго.

* * *

Утро я уверенно предназначил для сна. Машка рванула на любимую работу еще в семь. Я же позвонил в отделение и сообщил, что дорогой и незаменимый заведующий будет отсыпаться до тех пор, пока руки сами не попросят скальпель. Все равно день сегодня не операционный, а истории написать и интерны в состоянии. Волна смертей и травм потихоньку схлынула. Надеюсь, что второй не будет. Все неудачники переместились в морги или на кладбища. Все везунчики спокойно живут дальше. А прочие категории граждан, которым везения и невезения Мойры отсыпали поровну, уже побывали в операционном зале или у меня, или у моих коллег и теперь отлеживаются в палатах, томительно ожидая выписки.