Браки расторгаются в аду - Наталья Андреева

– Теперь нужен! Но, скажи на милость, где я буду жить до суда?

Он помялся, потом сказал:

– Ты можешь временно поселиться на Новой Риге.

– Я не ослышалась? Ты опять зовешь меня к себе?

– Мы будем вместе дожидаться официального развода.

– Понятно: тебе надо из кого-то сосать кровь. Ты попробовал мою, и тебе понравилось. А тут я полностью в твоих руках. Кругом виновата. Да еще и под следствием. В общем, лакомый кусочек. Я понимаю, зачем тебе нужно мое освобождение под залог. А потом ты засадишь меня в тюрьму, лет эдак на цать, и будешь ходить гоголем. Весь в белом! Люди будут говорить: ах, какой благородный человек этот Иван Иваныч! Хоть пиши с него икону и на стену вешай! Жена его предала, хотела убить, а он ее простил, заплатил огромные деньги адвокату, да еще и жил с ней до суда в одном доме! Ты не в святые, часом, собрался? Думаешь, этого довольно, чтобы после смерти тебя канонизировали?

Поскольку Иван Иваныч молчал, я поняла, что попала в точку. Он еще мною не насытился. Моим падением. Самое разумное с моей стороны – отказаться. Правильно говорят: перед смертью не надышишься. Но я как представила себе душную полутемную камеру, запах параши и немытых тел, храп своих «подружек» по ночам, изматывающие допросы… В общем, всю эту тюремную музыку, которая погружала душу в беспросветный мрак. Разум подсказывал одно, а инстинкты совсем другое. Тело хотело пожить еще хоть немного в нормальных человеческих условиях. Ощутить пусть и отравленную ядом предстоящего заключения, но свободу. И я сказала «да».

– Хорошо, Иван, я на все согласна. Ценю твое благородство, хотя и не совсем понимаю его причину.

– И еще одно условие: ты должна признаться в убийстве.

– Мы так не договаривались!

– Иначе судья не пойдет нам навстречу. Тебе могут отказать в освобождении под залог.

– Я не такая дура, как ты думаешь. Вот если я признаюсь в убийстве, мне точно откажут. Пока еще меня обвиняют только в организации похищения. И то я всем говорю, что это была шутка. Я просто хотела тебя развеселить. Привычка, ведь это всегда входило в мои обязанности.

– Тебе никто не поверит. – Он посмотрел на меня с ненавистью. – В твоем доме нашли пистолет.

– А я всем говорю, что мне его подбросили.

Он вздрогнул:

– Нет! Тебе не выкрутиться! И не мечтай!

– Так ты пришлешь мне своего адвоката? Я обещаю прислушаться к его словам.

Мне показалось, он вздохнул с облегчением.

– Я признаюсь во всем на суде, Иван. Но не раньше, – поспешила расстроить его я.

– Какая же ты упрямая!

…Что ж, однажды я уже подписала себе приговор. Когда подписала составленный Иван Иванычем брачный контракт. И вот как все обернулось. Теперь мне предстояло подписать приговор окончательный, потому что на суде все вывернут так, будто я приказала убить беременную женщину. Хотя эта врушка вовсе не была беременна. Но поскольку она мертва, всех собак повесят на меня. Даже братьям, Коле-и-Толе, дадут меньше. А вот я получу по полной, все пятнадцать. И это всего за глоток свободы!

Но я готова была пойти на это. И сказала о своих планах следователю.

Он взглянул на меня с удивлением:

– Стоило так упорствовать.

– Мой муж меня убедил. Скажите, а много мне скостят за мое раскаяние?

– Это суд будет решать, – выдал он свою коронную фразу.

– Понятно…

– Если вам понадобится моя помощь… – Он вдруг неловко сунул мне свою визитку.

– Спасибо… – Я так же неловко запихнула ее к себе в карман. Возникла пауза. Он смотрел на меня так, словно что-то хотел сказать. Что-то очень важное. Но я делала вид, что не понимаю. Хочешь помочь – скажи прямо: я знаю, вы не виновны, просто у меня работа такая.

Но он молчал. Я кивнула на дверь:

– Так я пошла?

– Постойте, Зинаида Андреевна… Я понял, что не все так однозначно, – замялся он. – В общем, я советую вам поискать.

– Поискать чего?

– Ну, я не знаю. Я вам помочь не могу, потому что все улики против вас. Дело по сути уже решенное. Но вы должны за себя бороться. Вы правильно решили признаться во всем лишь на суде. Но не раньше, – многозначительно посмотрел на меня следователь. И повторил: – Потому что не все однозначно.

– Да вы ли это?

– Увы, я всего лишь человек, который находится на службе у государства. В общем, гражданка Царева, до суда вы будете находиться под домашним арестом, – заявил он уже официально. – Скажите спасибо вашему мужу, он благородный человек.

– Я это знаю.

На сем мы и расстались. Чего только не делают деньги! А большие деньги так и вовсе творят чудеса. Добиться освобождения под залог с моей статьей практически нереально, но вдруг нашлась куча справок и смягчающих мою участь обстоятельств. Я оказалась насквозь больная и даже подумала: а не спрятаться ли в психушке? Но потом решительно отвергла этот вариант спасения. Психиатрическая лечебница вряд ли лучше, чем тюрьма, да и выйти оттуда будет проблемой. Иван Иваныч все сделает, чтобы я и впрямь сошла с ума: подкупит главврача, наймет сиделку-убийцу и будет с наслаждением наблюдать, как я превращаюсь в овощ. Ради этого он проживет еще лет двадцать, нисколько не сомневаюсь. И, как истинный джентльмен, уступит мне право первой спуститься в ад. Я ему такого удовольствия не доставлю.

Мне посоветовали поискать. Ну что ж. Я, правда, пока не знаю, где. Но поищу. Надо опять обратиться к Пушкину, у которого есть ответы на все вопросы. А вдруг?

Дом, в котором я прожила двадцать лет, встретил меня благословенной тишиной. Никто не спешил засвидетельствовать мне свое почтение. Что ж, в милостыне я не нуждаюсь. Я привыкла идти по жизни с прямой спиной, не согнусь и сейчас. И вдруг я услышала поскуливание, больше похожее на стон, а когда шагнула на первую ступеньку лестницы, ведущей в верхние комнаты, этот скулеж превратился в лай, а потом и вовсе в отчаянный визг. Некто, удерживающий мою собаку взаперти, не выдержал и открыл дверь. Мы с Кики понеслись друг другу навстречу.

Так что первым делом я расцеловала свою любимую собаку, а уж затем как следует вымылась. Драила тело мочалкой, пока не стала похожа на вареного рака, правда, пахло от меня не укропом, а манго. Я была раком, сваренным в густой фруктовой пене. Выйдя из ванной комнаты, я подумала, что какое-то время буду принимать душ по пять раз в день, настолько въелся в мою кожу тюремный запах. Лицо огрубело, волосы потускнели, а руки… О, мои бедные руки! Пора отвыкнуть от привычки раз в неделю делать маникюр.

Вскоре объявился Иван Иваныч и вывел меня, закутанную в белоснежный махровый халат, в гостиную, где вся прислуга выстроилась в ряд.