Верните вора! - Андрей Белянин

— Почтеннейшая, всё было достойно, чинно и благородно, не слушайте моего высокорослого друга, он нахватался немусульманских слов и конкретно базарит не по делу. Мы пили чай, ели плов, кушали инжир, вели умные беседы о непостижимости замысла Творца, создавшего нас и… вот даже его…

— Короче, я вообще не при делах. Моё дело было предложить, и никто не скажет, что хавчик был дешёвый или вино кислятиной. Не-э, если кто вдруг пережрал жирного и сел на жидкий стул, так нечего валить на меня! Причём ни в каком смысле ничего на меня ни валить, ни вываливать!

— А я сразу сказал ему, уважаемая, пойдёмте домой! Посидим в узком кругу, тихо, по-семейному, поиграем с ребёнком в козлодрание, благо один больной козёл у нас всегда есть…

— Вот за козла сейчас кто-то ответит. Можно он ответит? Я быстро, без пыли и шума, один раз в глаз и не…

— Так интересно, — восхищённо всплеснула ковшеобразными руками госпожа аль-Дюбина, — а где мой возлюбленный муж?

Лев и Ходжа широко улыбнулись.

— Я спросила, где мой Ахмед?

Оболенский и Насреддин виновато развели руками.

— Вы что, где-то его потеряли, и он не придёт домой, оставив нашу постель холодной, дочь — без отеческого поцелуя, лавку без хозяина, а меня без массажа пяток на ночь?!!

Оба провинившихся честно прикрыли головы руками, прекрасно понимая, какая сейчас разразится буря. Но, к их глубочайшему удивлению, грома и молний не последовало.

Могучая богатырша встала, выпрямилась во весь рост, два раза глубоко вдохнула, пробормотала что-то вроде «Он давно хотел от меня сбежать…» и рухнула, как подрубленное дерево, благо что ещё на подушки и ковёр. Годы семейной жизни не устройнили её талию, но гармонично добавили ещё килограмм шестьдесят везде и во всём. Левой ногой она почти задавила Ходжу, Оболенский успел отойти, но за миг до потери сознания могучая рука сгребла его за воротник и пальцы не разжала…

Если вы уже отдали женщине руку и сердце, то смысл так нервничать из-за кошелька?

Сонька Золотая ручка

— Лёва-джан, спаси… меня из-под неё! Дивная ножка этой… замечательнейшей из женщин… она же мне пузо раз-да-ви-ит…

— Скажи спасибо, что не ниже, — хрипел бывший москвич, пытаясь безрезультатно высвободиться из мёртвой хватки. — Вот меня она сейчас… задушит, точно! Ну вцепилась же, лучше б мужу так вцеплялась в…

— Тогда бы она давно была вдовой, — резонно поправил домулло и опомниться не успел, как словил первый удар кривым деревянным мечом по голове!

— Мама спит? Мама, а я не сплю! Мама, теперь мне можно их убить?!

Малышка проснулась и без малейшего предупреждения, невзирая на чины и лица, кинулась творить то, что ей казалось самым правильным на свете. А если кто дрался с детьми, то знает — ребёнок силу не соизмеряет и если уж лупит, то от всей души…

— Девочка… Ай! Зачем так делать… Ай! Дяде Насреддину больн… ай-ай! Кто воспитал эту агрессивную мартышку, храни аллах её мужа, вай дод…

— Не повышай голос на чужого ребёнка, засудят! Поговори с ней ласково-о-о, ой-ё! Ить прямо по коленной чашечке… Зараза мелкая, чтоб… чтоб к ней на день рождения Карлсон прилетел и весь торт сожрал в одну харю!

— Ну ты так уж не зверствуй, почтеннейший…

— А Карлсона тоже можно убить? Я убью!

Ослики, на пару сунувшись было в палатку, с первого взгляда правильно оценили обстановку и дали задний ход. Судя по всему, бухарский эмир быстро освоился в новой шкуре и показал себя хорошим учеником, набираясь от уличного бродяги Рабиновича всего и всякого. В основном полезного умения не лезть куда не просят. Вот как сейчас…

Да, неизвестно, сколько бы ещё достойная продолжательница маминых воинских традиций гасила по головам наших друзей — пока меч не сломается либо сама из сил не выбьется? Поймать и прижать малютку к ногтю ни Лев, ни Ходжа не сумели, девонька оказалась юркой и деятельной. Сама Ирида аль-Дюбина приходить в сознание категорически отказывалась, и нашу парочку спасло просто чудо. Оно было одето в женское просторное платье, на голове скособоченная чадра под сползающей на пьяные глаза девичьей тюбетейкой, в руках кувшин вина и походка как у матроса в девятибалльный шторм…

— Папочка?! Папа! А мама спит, а я тут всех убила, я хорошая, правда?!

Ахмед радостно икнул, опустился на колени, свободной рукой прижал к себе дочь и одарил малышку нетрезвым поцелуем в нос.

— Ты вернулся, муж мой? — мгновенно пробудилась могучая Ирида.

Освобождённые Лев и Ходжа рванули было к долгожданной свободе, но не успели.

— Не спешите, почтеннейшие, сначала вам придётся объяснить мне, скромной женщине, что вы сделали с моим нежно любимым супругом, что он заявился домой лишь под утро, пьяный и в таком непотребном виде?!

Башмачник Ахмед отпустил дитя, отставил кувшин, послал воздушный поцелуй жене и рухнул во весь рост на только что нагретое ею место. Добиться от него чего-либо в таком состоянии было абсолютно невозможно. Внебрачная дочь визиря сдвинула густые брови, на всякий случай дважды взболтала мужа, как прогорклое масло, поняла, что результат — ноль в чистом виде, и, зевнув, улеглась рядом. Амука нырнула к ней под бочок.

— И вы ложитесь вон там, на ковре, уважаемые. До утра ещё есть время выспаться, а потом мы все вместе поговорим за пиалой зелёного чая обо всём случившемся. Аллах да ниспошлёт вам благоразумие не бежать.

— И не собирались, — хором соврали Оболенский с домулло. — Наша совесть чиста, а всё остальное — происки шайтана!

Последнее высказывание примирило всех, а вскоре из палатки торговца обувью доносился лишь дружный храп и сонное сопение…

Мрачный шайтан стоял в дальнем углу, сосредоточенно грыз ногти и терпеливо перебирал в памяти все свои сегодняшние грехи против человечества. Вроде бы их было много, это логично, даже нормально, но эту парочку он точно обходил за три версты, так чего же они пытаются повесить на него какие-то «происки»? Разбудить, спросить — слишком рискованно. Но и подставляться за чужие грехи тоже мало радости, даже шайтану. Он так ничего и не успел надумать, когда первый утренний крик муэдзина выгнал нечистого духа искать себе любое другое занятие, лишь бы не связываться с человеком по имени Лев Оболенский…

Утро над Бухарой проснулось в должный час, ещё до золотого щекастого солнца, выглянувшего из-за голубого края горизонта. Свет всегда приходит чуть раньше самого источника света, так же как присутствие Всевышнего мы видим куда чаще, чем его самого. Быть может, поэтому в исламе запрещено не только изображать Бога, но даже не принято показывать лица главных пророков — Мусы, Исы и Мухаммеда. Мы никогда не узнаем, как выглядел посланник Аллаха, его черты стёрты из всех древних книг, можно лишь увидеть бороду, чалму и чистый овал лица, не более. Но свет, распространяемый этим человеком на весь мир, — вот истинный лик Мухаммеда! Его дела говорят о нём более его внешности, да и что такое лицо — это мамин нос, папины глаза, жёсткая складка губ, как у покойного дедушки… не о каждом ли из нас можно сказать нечто подобное? Но — судьба, но — рок, но — подвиг, но — деяния! Вот что должно оставаться нашим портретом в веках! Пусть люди не узнают меня на улице, но смеются в метро, читая мои книги…