Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - Джон Уорд

«3 февраля 1919 года. Из Владивостока только что прибыл лейтенант Мунро с подарками от дам Шанхая, Гонконга и Сингапура. У меня не хватает слов, чтобы описать чувства офицеров и солдат, когда в этом холодном недружелюбном климате они получили знаки любви и внимания от своих землячек. Такие акты женственности, хотя и являются результатом работы немногих, рождают прекрасные чувства ко всем представительницам женского пола. То, как самый простой томми смотрит на маленькую фланелевую мочалку, обшитую руками, не привычными к работе, и спрашивает, не могу ли я передать леди его благодарность, трогает до самого сердца».

«Я слышал новости о полном отсутствии субординации в канадских войсках, которые только что прибыли во Владивосток. Если этой информации можно доверять, то чем раньше их отправят назад, тем лучше. Здесь достаточно анархии и без того, чтобы британское правительство сваливало на нас еще. Я считаю большой ошибкой смешивать канадские и британские войска в одной бригаде. Британские солдаты, естественно, выполняют наши приказы, но если другие войска этого не делают, то британцам приходится одним делать всю работу. В результате складывается ситуация, когда более высокооплачиваемый солдат ничего не делает, а тот, кому платят меньше всех, делает всю работу. Даже в самый недогадливый сассек-ский мозг быстро просочится мысль о том, что за дисциплину не платят. Только удивительное чувство порядка, присущее среднему англичанину, уберегло нас от превращения в англо-канадский сброд, одинаково опасный как для большевиков, так и для русских. Мне говорят, что бригадный генерал Пикфорд делает все, что можно, для поддержания дисциплины в своих рядах, что его вынудили дать своим людям очень обременительные обещания, которые, раз уж были сделаны, должны быть выполнены. В любом случае, по общему признанию, самое правильное было бы отправить канадцев назад на их фермы и оставить немногих британцев, чтобы они продолжали тянуть дальше. Мы установили прекрасные отношения с русскими, которые было бы очень жаль портить».

Пока лояльных русских офицеров убивали в их собственных постелях, происходили другие не менее важные события. Когда адмирал Колчак принял верховную власть, Директорию окружала партия офицеров-монархистов, таких же буйных и попирающих законы, как сам Троцкий. Личные шифрованные сообщения ходили между этими офицерами так же свободно, как если бы они уже держали власть в своих руках. Первый намек на их замыслы, полученный Колчаком, дала шифровка, направленная генералом Ивановым-Риновым генералу Белову, начальнику штаба генерала Болдырева, которая во многом раскрыла устремления этих людей и показала, что их цели носили исключительно личный характер. Я читал эти сообщения с огромным интересом, поскольку они давали мне прекрасную возможность увидеть внутренние пружины революции и заодно изучить характер среднего русского офицера. Генерал Антоновский из старой русской Военной академии, который участвовал в составлении Брест-Литовского договора с немцами и был в одном шаге от того, чтобы стать начальником штаба адмирала. Все шло отлично, когда шифровка Иванова-Ринова раскрыла всю интригу. Белова отправили на восток, а Антоновского на юг, и приверженцы самодержавия были сломлены.

1 февраля мой офицер связи сообщил мне, что, пока он ждал в коридоре штаб-квартиры, из комнаты генерала Лебедева вышел генерал Белов. Чуть позже из другой комнаты вышел генерал Антоновский, а потом к ним внезапно присоединился некий казачий генерал очень свирепого вида. Я понимал, что это сулит недоброе, и предупредил молодого адъютанта Колчака. Вскоре после этого мне сообщили, что была предпринята попытка заменить бутафорскую охрану резиденции Верховного правителя на настоящую. В ту ночь я оставался на прямой связи с полковником Джонсоном до 12:30 и выяснил, что линия прослушивалась русской штаб-квартирой. Генералу Ноксу удалось узнать об этом и принять определенные меры, в результате чего я отправил своего офицера в русскую штаб-квартиру с предписанием сообщить генералу Лебедеву, что нас беспокоит безопасность Верховного правителя. Что, если ему будет причинен какой-нибудь вред, мы будем считать Лебедева ответственным за то, что он своевременно не поставил нас в известность об опасности. Более того, если сторонники царизма среди офицеров думают, что они могут убить адмирала Колчака и провозгласить абсолютную монархию без согласия русского народа, то они ошибаются. А если кто-нибудь, будь то верхи или низы, попытается свергнуть существующее правительство и снова бросить Россию в пучину насилия и анархии, британские военные будут поступать с ним как с врагом. Генерал Лебедев ответил, что в данный момент ему не известно о какой-либо серьезной опасности, угрожающей адмиралу Колчаку, но он благодарит полковника Уорда за предложенную помощь в защите правительства, если такая необходимость возникнет.

Заговорщики сразу же разбежались, однако самые коварные продолжили плести сеть интриг, сеющих в русском обществе нескончаемые беспорядки. Мы понимали, что существуют контрреволюционные элементы неподконтрольные чиновникам администрации Колчака, но действующие с их согласия. Во время революций неожиданные выступления даже небольших групп могут быстро создать угрозу всей государственной структуре. Мы с полковником Джонсоном были согласны в том, что необходимо сконцентрировать наши силы и, обратившись к русским властям с этим вопросом, еще больше способствовать деморализации тех, кто участвовал в заговоре. Мы утверждали, что имеем в виду только нашу собственную безопасность, но заговорщики нам не поверили. Я знал, что поезд адмирала уже несколько дней стоял наготове, чтобы везти его на фронт. 3 февраля в Омск пришло сообщение, что из Иркутска выехала важная японская миссия (о которой я упоминал раньше), направлявшаяся к Верховному правителю. В то же самое время адъютант правителя сообщил мне, что 7 февраля в пять часов вечера адмирал отбывает на фронт.

Генерал Нокс беспокоился о том, чтобы не было никаких признаков ослабления нашей поддержки Омского правительства и что в случае беспорядков наши позиции надежны и безопасны. После консультаций мы решили предложить адмиралу на время поездки личную охрану из пятидесяти солдат и офицера Гемпширского полка. Предложение было принято и отправлено на утверждение начальнику штаба. Потом об этом сообщили генералу Жанену и французскому штабу. Они сразу же возразили, что чисто английская охрана ударит по престижу французов в глазах русских. Они согласились с тем, что охрана нужна обязательно, но она должна быть наполовину английской, наполовину французской, с чем немедленно согласились. В связи с этим мы уменьшили число наших солдат до двадцати пяти. Однако потом французский штаб указал на то, что у них нет войск в Омске и они не могут оставить свой штаб без единого человека. Самое большее, что они могут дать, – это девять дневальных. Из этого следовало, что охрана должна состоять из сорока одного английского и девяти французских солдат. Это потребовало совершенно умопомрачительных переговоров: первое предложение было убийственно для французского престижа, второе, казалось, грозило уничтожить всю Францию! По правде сказать, Франция слишком красивая и галантная страна, чтобы ее представлял такой штаб. Но что было, то было. В результате в охрану адмирала включили по девять солдат и одному офицеру от каждой страны – всего двадцать человек.