Приключения Майкрофта Холмса - Куинн Фосетт

Последнее открытие спасло мои носки. Я без колебаний разорвал рубашку и свернул тампон для раны. Подойдя к умывальному столику, я принялся при свете стоявшей там лампы разглядывать в зеркале раненый бок.

Рана оказалась поверхностной, дюймов пяти в длину, но достаточно глубокой, чтобы причинить неприятности. Конечно, нужно попытаться как-то избежать опасности заражения, но я располагал лишь маленьким пузырьком йода, предназначенного для обработки порезов при бритье. Ну, без этого придется какое-то время обойтись, подумал я и, заскрипев от боли зубами, вылил содержимое склянки в рану. Из глаз брызнули слезы.

Вся перевязка заняла почти час. К тому времени у меня от боли и напряжения тряслись руки и ноги. Ладони стали скользкими от пота, я с большим трудом мог удержать что-либо в дрожащих пальцах.

Когда же по завершении процедуры я устало натягивал ночную рубашку, то не удержался, восстановил в памяти события последних нескольких дней и сам удивился: за короткое время я успел примкнуть к организации врагов королевы, с поручением от них отправился в Европу, где в течение четырех дней меня успели отравить наркотиками, чуть не утопили в ванне и, наконец, только что подвергся нападению двоих вооруженных людей, одного из которых убил я сам, а другой погиб от неизвестной руки по неведомой мне причине.

Вне всякого сомнения, эти приключения не входили в тот круг обязанностей, который был определен мне, когда я нанимался на работу к мистеру Холмсу. Укрывшись поплотнее одеялом, я раздумывал о том, как сообщить ему обо всех этих событиях. После нападения над обрывом я пришел к убеждению, что отсутствие обещанного послания означало больше, нежели простое недоразумение. Эта мысль повлекла за собой целую цепочку неприятных рассуждений, которые, вновь и вновь возвращаясь, мучили меня. Если эти люди были обычными грабителями, то все происшедшее можно рассматривать как неприятность, которая могла случиться с любым одиноким путешественником. А если они не грабители? Нападение с каждым часом рисовалось в моем сознании все более и более зловещими красками. Почему они так стремились убить меня? Кто убил второго нападавшего? Случайна ли пропажа моей бритвы, не говоря уже о ноже и пистолете? Следует ли мне тревожиться еще и из-за этого? Конечно, их похищение могло и ничего не значить, но я не мог себе позволить отбросить даже малейшее подозрение. И еще потом эта загадочная мисс Пенелопа Хелспай, насчет которой я еще не сделал окончательного вывода, хотя был готов посчитать нашу встречу прихотливой шуткой судьбы. Но это могло быть и не так. И я вновь и вновь задавался вопросом: какова же могла быть в этом случае ее цель и кому она служит?

Сон ускользал от меня, и я все шире разворачивал перед мысленным взором панораму этих странных событий и пытался найти выход из сложившегося положения. В конце концов усталость и боль все же сломили меня, и я, так и не найдя спокойствия в раздумьях, впал в тревожную дремоту. Во сне незнакомые люди падали в пропасти, столь обширные, что в них могли бы скрыться целые океаны.

Из дневника Филипа Тьерса

М. X. все утро был занят делами Адмиралтейства. Оттуда прислали троих служащих ему в помощь. Он отвлекся лишь однажды, когда попросил меня отправить на континент еще одну телеграмму. Конечно, я не имею права знать о подробностях этой работы, но вижу, что М. X. по-настоящему рассержен тем, что она так затянулась. Он все сильнее беспокоится о Г., и если бы не критическое положение, сложившееся в Адмиралтействе, то еще накануне вечером уехал бы в Европу. Он серьезно опасается за жизнь молодого человека; в случае несчастья его гибель ляжет на совесть М. X. тяжелым грузом.

«Помяните мои слова, Тьерс, – сказал он, – он вот-вот попадется в когти Братства, и я чертовски не уверен, что смогу вырвать его из них».

Он уже заявил, что двоих из четверки клерков можно считать полностью свободными от подозрений, так как их почерков не оказалось ни в одном из документов последнего времени. М. X. убежден, что они обрабатывали материалы раньше, задолго до налета на квартиру. Он сказал, что, пока не просмотрит все бумаги до последнего листочка, не сможет развеять облако сомнений, скрывающих оставшуюся пару. Однако с того момента, когда ему удалось собрать все документы, положение стало намного яснее. Наверняка вскоре он будет точно знать, кто же на самом деле является преступником. Я должен этим вечером навестить мать и решить с церковью все вопросы относительно ее земного упокоения.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я принялся составлять сводку событий, случившихся со мной с того момента, когда я вышел из конторы Пайерсона Джеймса. Перекрестившись над листком бумаги, я принялся за дело и исписал с обеих сторон несколько листочков, приготовленных в номере для постояльцев, стараясь изложить все в возможно более сжатой форме и при этом ничего не упустить. Но, даже исписав кругом всю бумагу, я не смог завершить описание вчерашней схватки над пропастью. Я еще не знал точно, что сделаю с готовым отчетом. Аккуратно сложив листы пополам, я положил их в саквояж, но потом переложил в карман сюртука в надежде, что вскоре в голову придет какой-нибудь подходящий план. Полной уверенности в том, что я поступаю достаточно осторожно, не было, хотя в записке не упоминалось никаких имен, за исключением мисс Пенелопы Хелспай. Больше всего на свете мне хотелось отправить эти записи в Лондон, мистеру Холмсу, но я не имел ни малейшего понятия, как это сделать.

Мечты о том, как я помчался бы через Ла-Манш под защиту домашних стен, были очень соблазнительны. Но, составляя хронику странствия, я проникся уверенностью, что такая попытка ни в коем случае не удастся. Я отчетливо сознавал, что нахожусь под непрерывным наблюдением и любое отклонение от предписанного маршрута грозит мне недовольством со стороны нанимателя; проще говоря, я был убежден, что не смогу добраться до Дувра живым.

Безнадежно испорченный сюртук также затруднял мои действия. Прежде чем пуститься в дальнейший путь, мне следовало изыскать способ обзавестись новой одеждой. Конечно, я же не мог предстать перед надменным шотландцем в изодранном в клочья и покрытом кровавыми пятнами платье. Даже человек гораздо более либеральных взглядов дважды и трижды задумался бы, прежде чем решился иметь дело с субъектом, отмеченным столь явными следами насилия. Мне следовало добыть сорочку взамен той, которая пошла на перевязку. Как я смогу выполнить задание Майкрофта Холмса, если явлюсь к этому Макмиллану образцовым представителем самого дна общества? У меня были деньги, но позволить себе незапланированные траты я не мог.

Раненый бок болел, мышцы ныли. Когда я напялил свою последнюю сорочку, легкая хлопчатобумажная ткань ободрала мне кожу, как наждачная бумага. А встав перед зеркалом, чтобы побриться, я убедился, что худшие опасения насчет моего лица подтвердились. Под глазом, на том самом месте, куда мне предстояло надеть повязку, зиял шрам, окруженный большой бесцветной опухолью. Нет, отрицать вчерашнее происшествие было бы бесполезно.

Сразу же после завтрака мне предстояло снова двинуться в путь, но я был настолько взвинчен, что даже усомнился, смогу ли донести свой саквояж до поезда.