Записки из арабской тюрьмы - Дмитрий Правдин

Насильников и гомосеков очень ваххабиты ненавидят, при любом удобном случае пытаются их побить или даже убить. Поэтому в обычных камерах, где есть ваххабиты, никакое «опущение» или добровольное соитие между сокамерниками невозможно, они за этим очень следят и пресекают, онанистам тоже достается, если застанут на месте «преступления».

День подходил к концу, пытались обсудить визит консула, но я был не в настроении, и ко мне с расспросами особо лезть не стали.

Легли спать, я лежал в этот раз с краю кровати, но уснуть не мог, все не выходили слова консула, что на меня вешают убийство Наташи. Я натянул на голову простыню и стал думать об этом, может, неправильный перевод? О, как мне был нужен точный протокол вскрытия! Все мои мысли крутились вокруг этого.

Все уже спали, со всех сторон разносился пердеж и храп. Вдруг мое ухо уловило какие-то посторонние звуки. Я чуть-чуть приподнял простыню и пригляделся. Две плотные фигуры, аккуратно переступая через лежащие на полу тела, приблизились к старому насильнику-богохульнику. Его, как человека пожилого и проведшего много времени в заключении, капран распорядился положить на кровать, причем на первый ярус и еще напротив меня, через проход.

Один из нападавших навалился всем телом на его ноги и своими ручищами зафиксировал сухопарые конечности старика. Другой накрыл лицо старого зэка чем-то вроде подушки и вжал его голову в матрац. Я видел, как старое тело пыталось вывернуться, сучило ступнями, шевелило пальцами кистей, при желании я смог бы спокойно дотянуться до них рукой, не вставая с кровати, но ужас сковал все мои члены и не позволил даже пошевелиться, первый раз вот так близко на моих глазах убивали человека!

Не знаю, сколько прошло, может, минута, а может, и полчаса, но все это время я смотрел на противоположную кровать. Наконец тело обмякло, члены расслабились, и убийцы отпустили жертву. Они взглядом обвели камеру, я вжался в матрац, но на меня они не обратили внимания и так же тихо вернулись на свои места. При слабом свете луны, несмотря на то что их лица были замотаны платками, я все ж узнал их — это были вчерашние спорщики-ваххабиты.

Не очень приятно лежать рядом с трупом, который находится в полуметре от тебя, но все же лучше быть живым и лежать с трупом, чем наоборот.

Вот так кончил свою никчемную жизнь этот старый похотливый рецидивист, легенда, можно сказать, воровского мира. Он помнил еще колониальные времена, много пережил в этих стенах, а ради чего? Чтоб его ночью придавили как старого пса, да он и есть пес, собаке и собачья смерть!

Утром я, как ни в чем не бывало, рано встал, отжался свои 200 раз, принял «душ» и разбудил ваххабитов на молитву, после лег в кровать, дожидаясь подъема. Краем глаза посмотрел на убитого мухомора, казалось, что он спит, только грудь не вздымалась в такт дыханию.

Подъем, построение во дворе на проверку, начали считать, одного нет. Пошли искать в расположение и нашли. Вызвали врача, тот осмотрел покойного и приказал унести, Тони пошел с ними.

Вернулся он на удивление быстро и веселый:

— Сказали сердечный приступ, даже вскрывать не будут. Доктор напишет документы, и тело отдадут родственникам.

— Тони, а там никакого криминала не заподозрили? — аккуратно спросил я пахана.

Капран отвел меня в сторону и тихо, чтоб никто не слышал, прошипел:

— Руси, у тебя своих проблем мало? Он умер от СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА! Понял?

— Понял! Я в принципе так и думал, я же врач.

— Ну, вот и молодец! И все, забудь об этом!

— Уже забыл!

Жизнь в камере быстро потекла по прежнему руслу, а к вечеру уже никто и не вспоминал про внезапную смерть старого насильника. Пахан был картинно весел, много шутил, но со мной ни в этот, ни в следующие дни не разговаривал.

Мне было ни капельки не жаль старого мерзавца, и уж тем более я не собирался сообщать «куда следует» об истинной его кончине, но просто было интересно, почему это дело так сразу спустили на тормозах?

Лишь через пару месяцев после происшедшего мне все же удалось «раскрутить» пахана на откровенный разговор. Не помню, как он начался, дело было на прогулке, и нас никто не подслушивал, да это было бы и бесполезно, так как мы общались на гремучей смеси арабско-русских слов и различных жестов. Даю уже в нормальном переводе:

— Тони, а ты же знаешь, кто тогда убил старого пердуна?

— Конечно, знаю. Я знаю все, что творится в этой тюрьме. А к чему ты клонишь?

— Ну, ты же капран, ты обязан был сообщить властям, я знаю, ты иногда постукиваешь по мелочам. Заложил бы их, авось досрочно б освободили?

— Одно дело сказать, кто набил морду Али или сломал дверь в туалете, а другое указать на ваххаби как на убийц. Ты знаешь, кто они?

— Религиозные фанатики!

— Вот именно, фанатики, и их целая организация, круче любой мафии! У нас в Тунисе кто доносит на ваххабита — своей смертью не умирает, они тебя и под землей достанут. Ты видишь, их даже полицаи боятся?

— Да мне побоку этот старый козел, грохнули и правильно сделали. Мне интересно, почему все на тормозах спустили? Не стали расследовать?

— Руси, ты знаешь, сколько в год в тюрьме людей умирает? — спросил Тамил и сам же ответил: — Много! Даже я не знаю.

— И что, не расследуют?

— Да практически нет, кому охота возиться, кучу бумаг писать, свидетелей опрашивать, экспертиз всяких. Проще написать сердечный приступ или солнечный удар — и все. Очень редко, если крутые родственники попадаются, то тогда что-то делают. Ты не знаешь местных порядков.

— Похоже, и со мной так же поступили, что никто ничего не расследовал? — предположил я.

— Может, и так, — согласился пахан. — Если взятку вовремя не дал, связей нет — то все!

— Ну и порядочки у вас!

— А у вас по-другому, что ли?

— Ну, не знаю, я в России не сидел пока. От тюрьмы и сумы, правда, говорят, не зарекайся.

— Да, я не про тюрьму, про жизнь вообще. Что, у вас нет коррупции? Я и в Италии был, в Польше, в Украине — везде то же самое, только где больше, где меньше.

— Да, наверное, везде одно и то же, только с национальным колоритом, — философски заметил я.

Больше мы с ним на эту тему бесед не имели. Не знаю, почему он тогда доверился мне. То ли чувствовал, что не предам его, то ли — что мой плохой арабский не даст этого сделать, то ли просто надо было выговориться, но человеку не из своего круга. Для всех же он — суровый пахан!

Через три дня после визита консула началась интенсивная, по тюремным меркам, подготовка к крупному национальному празднику День Республики. Он приходился на 25 июля. Именно в этот день, в 1957 году местный парламент низложил номинальную власть бея Мухаммеда, который оставался юридически главой государства, после того как 20 марта 1956 года Франция официально признала независимость Туниса в виде суверенной конституционной монархии. Бей был низложен и провозглашен первый пожизненный президент Республики Тунис Хабиб Бургиба.