Волшебные миры Хаяо Миядзаки - Сюзан Нейпир

Не менее важную роль в общем визуальном впечатлении от картины сыграла маленькая страна Уэльс, чьи пейзажи и люди легли в основу фильма. Успешно избежав создания сиквела «Навсикаи», Миядзаки отправился в путешествие в Уэльс, чтобы сделать зарисовки для пейзажей «Лапуты». Такахата и Судзуки занимались организацией новой студии, и он поехал туда один. Эта поездка оказала глубокое влияние на мастера как с эстетической точки зрения, так и с политической. Хотя Уэльс и является частью Великобритании, он по-прежнему гордится своей доанглосаксонской кельтской идентичностью. Миядзаки уже давно очаровала связь кельтов с природой – в ней он нашел европейский аналог японской синтоистской традиции.

Приехав в Уэльс в конце весны 1985 года, он был поражен жутковатой красотой валлийской сельской местности, усеянной грозными средневековыми замками, стоящими высоко над морем. Когда Миядзаки изучал горные ландшафты, больше всего его впечатлили огромные кучи шлака – мрачные, но почему-то запоминающиеся побочные продукты столетий добычи угля.

Особенно волновала Миядзаки борьба шахтеров. Прошло всего два месяца с окончания самой жестокой и бурной забастовки в истории угольной промышленности Великобритании. Шахтеры всего Соединенного Королевства пришли в ярость от плана премьер-министра Маргарет Тэтчер закрыть угольные шахты и устроили массовую забастовку, а местами и демонстрации с применением насилия. Одни из самых диких потасовок происходили в Южном Уэльсе, куда и отправился Миядзаки. Забастовки обернулись неудачей и привели к удручающим последствиям в виде заброшенных зданий и упадка духа. Все это глубоко потрясло режиссера.

Сэйдзи Кано предполагает, что валлийские шахтеры напомнили Миядзаки о борьбе профсоюза с руководством во времена его работы в «Тоэй», и процитировал слова режиссера, который признался, что «ощутил чувство солидарности с шахтерами»[141].

То время казалось всё более далеким, потому что в 1980-е Япония переживала великую эпоху экономического роста и процветания. Миядзаки стремился к более простому, нематериалистическому образу жизни, что ясно проявляется в изображении шахтеров, положительных персонажей «Лапуты», и, в более метафизическом смысле, в его твердом решении создать приключенческий сюжет без всякого цинизма и нигилизма. Жители деревни, которые поддерживают и защищают Ситу и Пазу от пиратов и военных, очень бедны, но при этом всеми силами стараются создать безопасное пространство для жизни.

Это первый фильм производства студии «Гибли» – новой студии под совместным руководством Миядзаки и Такахаты. Финансовый успех «Навсикаи» позволил обоим режиссерам уйти из компании «Топкрафт». И 15 июня 1985 года, меньше чем через год после премьеры «Навсикаи», компаньоны открыли собственную студию, которая расположилась на первом этаже арендуемого здания в районе Китидзёдзи в Токио. Студию назвали в честь теплого ветра из Сахары (интересно, что также назывался итальянский военный самолет времен Второй мировой войны). Миссия «Гибли» заключалась в том, чтобы ворваться «вихрем» в японскую анимационную индустрию, которую основатели считали застойной. Тосио Судзуки, редактор журнала «Анимадж» и главный поклонник «Навсикаи», также оказал влияние на создание «Гибли». Его издательская компания «Токума» «служила финансовым зонтом» предприятия и поддерживала с ним связь на протяжении трех десятилетий.

Это доверие и поддержка имели решающее значение. Большинство японских анимационных студий, как правило, основываются на телесериалах и эпизодических фильмах. А Миядзаки и Такахата решили предложить аудитории оригинальные высококачественные полнометражные картины с насыщенным сюжетом, сложными образами и персонажами с настоящей психологической глубиной. Такахата настаивал, что не стоит жалеть денег на «Лапуту». Плавные визуальные эффекты фильма, интересные герои и приверженность подробным, визуально привлекательным пейзажам установили новый стандарт в анимации.

Однако «Лапута» стал кассовым разочарованием и собрал лишь две трети от того, что принесла «Навсикая». Миядзаки был огорчен. Он объяснял относительную неудачу фильма тем фактом, что главный герой в нем – «мальчик без особых способностей», а не сверхчеловек, типичный для аниме в жанре научной фантастики и фэнтези. «Лапута» также пострадала от того, что была снята не на основе популярного аниме-сериала или манги. Оригинальность фильма и приверженность уникальному видению режиссера – его сильные стороны, но в то время «личный бренд Миядзаки» еще не обрел своей репутации. Даже завлекалочки вроде контракта с компанией, производящей соки, в виде фруктовой газировки «Лапута» не убедили широкую аудиторию посмотреть свежую работу тогда еще малоизвестного режиссера[142].

Кроме того, целевой аудиторией фильма были учащиеся средней школы и их семьи, а остальные японские аниматоры в основном нацеливались на мальчиков-подростков и юношей. Поколение, которое станет известно как отаку (или «гики», как их вскоре назовут в Америке), «переросло» романтические, даже сентиментальные увлечения и жаждало более сильных героев и более взрослых контекстов.

Свою критику Миядзаки завершил со свойственной ему горячностью: «Когда я такое вижу, эти персонажи кажутся настолько неприятными, что мне хочется им хорошенько врезать»[143].

Режиссер считал, что нужно создавать детских персонажей правдоподобных и интересных и в то же время принципиально порядочных. Вместо того чтобы изображать «противных», несносных детей, он тщательно разрабатывал героев, которые сталкиваются с бедствиями и катастрофами, сохраняя при этом жизнерадостность и оптимизм.

Не случайно дети в мирах Миядзаки, как правило, сироты или, по крайней мере, разлучены с родителями. Во время обсуждения источников вдохновения для работы над «Лапутой» он отметил: «Одной из существенных черт большинства произведений детской классической литературы является то, что дети сами о себе заботятся»[144]. Этот прием простирается на огромный диапазон героев, от сирот девятнадцатого века, как Дэвид Бэлфур в «Похищенном» и Джейн в «Джейн Эйр», до юного волшебника в серии книг о Гарри Поттере. Такая традиция дает главному герою больше свободы и в целом добавляет произведению драмы и остроты.