Русский Харбин - Олег Гончаренко

При их деятельном участии в Харбине стали открываться новые рестораны, возникли производственные артели всякого рода ремесел, мастерские по выточке ключей, мелкому и среднему ремонту бытовой утвари, комиссионные, конторы по спросу и предложению. Именно беженцам — чинам белых армий Дальневосточья — харбинцы обязаны появлением на своих улицах первых такси — парка обветшавших автомобилей иностранного производства, лихо управляемых элегантными офицерами в выцветших френчах без погон и залихватских фуражках со следами былых кокард. Они были всегда готовы доставить пассажиров в любом направлении, в том числе и на увеселительные прогулки за город. У стоянок такси стихийно стали возникать разнообразные «погребки», где перед дальней поездкой любой желающий мог вкусно поесть, сопровождая обед недорогой харбинской водкой. В городе бойко заработали новые кабаре, рестораны, ломбарды, в которых с легкой руки беженцев накапливались у ростовщиков коллекции драгоценностей, золота, наград, мехов и фамильного серебра. Деятельность большинства открытых новыми эмигрантами предприятий была сосредоточена на обслуживании досуга мало обремененных делами людей Харбина — состоятельных иностранных и консульских служащих, представителей разведок, в том числе и иностранного отдела ОГПУ. Одним из наиболее посещаемых мест был харбинский «Яр», созданный по образу и подобию знаменитого московского. ОГПУ, в лице своих харбинских работников Сошникова, Кузнецова и Пичугина, вело сбор оперативной информации путем вовлечения в круг информаторов ресторанных див, официанток и просто скучающих любительниц авантюрной жизни, обещая им самые разнообразные поощрения — от дарования советского гражданства до выплаты поражающих воображение сумм. Современники единодушны в признании, что, как правило, обещания эти не выполнялись. Многих инициативных дам ОГПУ просто использовало «втемную» для распространения дезинформации и сбора интересующих данных, а жаловаться на некорректность обращения незадачливым информаторам было некуда.

Игры с разведкой некоторых особо доверчивых харбинцев кажутся теперь детским лепетом в сравнении с небывалым расцветом наркоторговли в Харбине в середине 1920-х годов. К традиционно распространенным занятиям харбинских теневых дельцов, промышлявших контрабандой драгоценностей на линии КВЖД, в те годы добавилось изготовление и сбыт наркотиков отдельными этническими группами, склонными к стремительному обогащению без приложения особых стараний. Так, опиум в Харбин доставлялся из Приморья, где незаконно проживавшие корейцы засеивали маком огромные пространства, специально подготовленные для этого в Уссурийской тайге, куда не проникала рука советской власти. Опиум провозился в Харбин в паровозах, в вагонах с электрическими генераторами, в вагонах-ресторанах, в пассажирских купе за разборными стенками, в пачках, обернутых в свинцовую бумагу и резиновую ткань для сокрытия его специфического запаха. За доставку опиума курьерам платили от двух до пяти китайских долларов. Опиумный бизнес в Харбине был сосредоточен в руках корейца по фамилии Пак и некоего таинственного господина по фамилии Вульфович. Лица, ведающие доставкой, заранее договаривались с китайскими таможенными чинами, платя им за беспрепятственный пропуск «товара», в результате чего, доставленный в харбинские опиумокурильни, он стоил многократно дороже, но продолжал неизменно пользоваться спросом. Еще одним, весьма доходным бизнесом теневых предпринимателей Харбина 1920–1930-х годов была контрабанда драгоценностей, конфискованных советским правительством у репрессированных граждан и направляемых через Маньчжурию на продажу на иностранные рынки драгоценных металлов. Обеспечением беспрепятственного провоза через границу драгоценностей и их продажей в Харбине ведали люди, тесно связанные с советскими учреждениями, регулярно поставлявшими товар из СССР, но не желавшие предавать огласке происхождение ценностей. Контрагентами ОГПУ в городе становились, по утверждению современников, арендаторы вагонов-ресторанов и станционных буфетов, припрятывавшие передаваемые им драгоценности, а также ведущие переговоры о беспрепятственном провозе товара с китайской таможней. Традиционно привокзальные буфеты в Харбине принадлежали выходцам из Грузии. Многочисленные кавказцы, обслуживающие в вагонах-ресторанах, прицепляемых к транзитным поездам, следовавшим из СССР на юг Китая через Маньчжурию, были вовлечены в этот бизнес и обладали советскими паспортами, что облегчало им контакты с основными поставщиками товара из соответствующих советских учреждений. Средства за вывезенные и проданные за рубеж золото и драгоценные металлы использовались советской властью в ходе различных внешнеполитических операций, считавшихся важными с точки зрения деятельности Коминтерна. Когда не хватало «государственного» золота, советские представители без тени сомнения обращались к своим харбинским контактам — знаменитым в теневой среде харбинским городским дельцам — Аполлонову, Берковичу, Бесеновичу, Утвескому или Шихману. Последний, на выгодных для себя условиях, ссудил как-то раз советских представителей слитками золота для финансирования военных операций между конфликтующими китайскими сторонами, когда генерал Фэн Юйсян согласился на сделку с коминтерновцами ввиду того, что маршал Чжан Цзолинь не предложил ему ожидаемого объема золота в обмен на вооруженную поддержку.

Нельзя сказать, что борьба с теневой экономикой в городе совсем не интересовала полицию Харбина. Впрочем, русская полиция как институт была отменена сразу же по захвату дороги китайской администрацией, а новая, которой руководили китайские чиновники, не определила в числе своих приоритетных задач борьбу с экономическими преступлениями. Более того, никакая, даже самая энергичная, работа по обузданию наркоторговли или контрабанды не могла быть эффективно доведена до своего конца ввиду слабости самой системы правосудия, пришедшей в упадок, после того как русские суды были отменены.

По декрету китайского правительства от 23 сентября 1920 года было прекращено признание дипломатических и консульских представителей императорской России, и русские граждане на территории КВЖД были приравнены к иностранцам, не имевшим прав экстерриториальности, а, как следствие, подчиненным китайской юрисдикции. Все русские административные учреждения оказались закрыты, а их документация и делопроизводство были переданы в ведение китайской администрации. Коренным изменениям подверглись все бывшие русские судебные учреждения. Так, Особый Район Восточных Провинций, куда входила КВЖД, был подчинен китайской судебной палате, и для передачи дел китайской стороне в окружной харбинский суд были приглашены русские люди, занимавшие в прежнее время должности судей, прокуроров и присяжных поверенных. Они-то и помогали в разборе дел, касающихся русских и советских граждан, но формально не участвовали в судебных заседаниях, ведомых самими китайцами. Правда, не исключалось участие русских адвокатов в ходе рассмотрения китайскими судьями гражданских дел. Разумеется, полиция, тюрьмы, и арестантские дома в Харбине были подчинены китайскому прокурорскому надзору, и в какой-то момент вдруг вся система надзора начала давать сбои и терять эффективность. Преступники отпускались за недостатком улик, громкие дела разваливались, полиция превышала свои полномочия, и контроль над деятельностью правоохранительных органов сильно слабел. Происходило все это по причине «классических» искушений вновь назначенных китайских чиновников поживиться взяткой в той или иной форме. В обстановке общего упадка правосознания русские судебные консультанты в Харбине предложили администрации пересмотреть широко используемое китайское уголовное право, составленное еще в середине XIX века, в царствование императора Сюнь Туна. Сделать это было необходимо, прежде всего для достижения максимальной эффективности в работе китайских судебных органов с русским населением города, чтобы вернуть реформируемое судопроизводство к традициям, привычным для подданных Российской империи, судебная система которой и после ее развала продолжала оставаться эталонной и просто удобной. На это предложение русских юристов китайская сторона ответила неожиданным согласием. Впрочем, что касалось подлинного реформирования судебной практики, то до этого шага было еще далеко.