Прыжок в прошлое - Сергей Шхиян

Мне нужно быть мудрым и терпеливым, ей — хотеть измениться.

…Я продолжал ласкать ее, почти не проявляя агрессии. Мы оба устали от возбуждения. Нужно было на что-то решаться, или соединяться, или оставить друг друга в покое.

— Барин, — вдруг сказала Алевтина, — ты же обещал меня пожалеть.

Я как будто споткнулся на бегу.

После поэтического безумия этой ночи меня нечаянно приложили об стену. Я встал с постели и, подойдя к окну, зажег стоящую на подоконнике свечу. Комната осветилась неверным колеблющимся светом. На востоке небо начинало розоветь.

Я хотел закурить, потом раздумал.

— Барин, — послышался тихий шепот. — если ты обижаешься, я согласная.

Я сел в ногах кровати и взял в руки маленькие девичьи ступни. Меня всегда поражали и женская мелочная расчетливость, и самопожертвование. Прямо как по Карлу Марксу: «Единство и борьба противоположностей».

Ступни у девушки были жесткие, с толстой кожей на подошвах от постоянной ходьбы босиком.

— Сладко-то как, — грустно сказала она, поджимая ноги, — однако ж, все это баловство.

— Без баловства и людей на земле не было бы, — сообщил я ей прописную истину.

Она меня не слушала. Ее в данную минуту больше волновало то, что я вижу ее шершавые, в цыпках ноги. Она попыталась убрать их из моих рук.

Я выпустил ступни и начал гладить ее икры и колени. Аля подтянула ступни под ягодицы, освободив мне этим место на кровати.

Я переполз ей в ноги и лег так, что мне стало видно ее снизу.

Она вцепилась пальцами в простыню и сжала колени. Между икр, в мечущемся, неверном свете свечи, в конце сведенных бедер, я видел прекрасное и загадочное женское таинство.

У меня мгновенно пересохло во рту.

Опять надвигалась неконтролируемая, дикая страсть. Я закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, борясь со зверем внутри себя.

Девушка лежала, не шевелясь, конвульсивно сжимая и разжимая руки.

Я гладил ее бедра и колени, постепенно разводя их. Она слабо сопротивлялась, позволяя мне раскрыть себя.

— Барин, барин, — сорвался с ее губ угасающий шепот.

Тело девушки обмякло, и ноги бессильно распались на стороны. Она была в глубоком обмороке. Я провозился около получаса, пока Аля полностью не пришла в себя.

Сексуальный накал прошел, и начинать все с начала у меня не было сил. Аля тихо лежала на боку и, не моргая, глядела на меня темными ночными глазами. Нудно звенели комары.

Я намазал ее и себя защитным кремом, опустил голову на подушку и провалился в сон.

Проснулся я около восьми часов утра от стука в дверь. Али в комнате уже не было. Попросив подождать, я встал и оделся. За дверями стоял незнакомый франтоватый мужичок в косоворотке, воняющих дегтем «смазных» сапогах, затейливо стриженный «в скобку». Как я уже упоминал, прически у мужчин были двух типов: «в скобку» и «под горшок». Для любознательных могу пояснить разницу: в первом случае на голову надевался горшок, и все торчащие из-под него волосы обрезались по кругу; во втором — волосы сзади и с боков ровнялись на одном уровне, а впереди выстригалась челка над глазами. Получалась франтоватая модельная прическа.

Разбудивший меня мужичок был именно таким франтом. Судя по сопровождавшему его запаху, с приличного бодуна.

— Чего тебе? — спросил я, рассматривая сверху вниз его намазанную деревянным маслом, лоснящуюся голову.

— Мыться прикажете? — угрюмо спросил он, не глядя на меня.

— Давай, — согласился я.

Я не очень представлял, как в старину решались немаловажные проблемы личной гигиены.

Если верить Корнею Чуковскому, то это должен быть «умывальник, кривоногий и кривой». Помнил я и иллюстрацию из «Мойдодыра», однако это было в начале двадцатого века, а никак не в восемнадцатом. Ничего похожего на приспособления для умывания я пока в доме не встречал.

После довольно долгого отсутствия вернулся мой мужичок с фаянсовым кувшином, а за ним два подростка внесли деревянную бадейку.

— Слить тебе, барин? — равнодушно спросил лакей, глядя не на меня, а в сторону.

— Спасибо, сам управлюсь.

— Нужен буду, кликни, — скорбно вздохнув, сказал мужичок и вышел из комнаты.

Управляться без посторонней помощи было неудобно. Но еще неудобнее, рассудил я, демонстрировать неподготовленной аудитории жиллетовскую бритву и зубную щетку.

Моя «нестандартная», мягко говоря, одежда и так вызывала интерес, близкий к панике.

Представляю, какие мифы пробудил бы тюбик с зубной пастой!

Кувшин с водой был большой и тяжелый. Чтобы выйти из положения, я поставил его на край стола, а под него пододвинул деревянную бадейку.

В это время в дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в комнату вошел Антон Иванович.

Несмотря на наши вчерашние злоупотребления горячительными напитками, он был свеж и румян, как майское утро.

— Долго спишь, сродственник, — вместо приветствия сказал он, широко улыбаясь. — Я уже к заутрене сходил, искупался, а теперь тебя жду к завтраку. Ты что это один моешься? — удивленно спросил он, глядя на мои приготовления.

— Боюсь твою дворню напугать техническими чудесами. Посиди минут десять, я скоро буду готов.

Заинтригованный, он уселся на стул в ожидании чудес.

Чистка зубов произвела на предка порядочное впечатление. Он завладел тюбиком, попробовал пасту на вкус и потребовал объяснений.

Я процитировал на память надоедливую рекламу зубной пасты.

Однако по-настоящему «культурный шок» произошел от бритвы с плавающими лезвиями. Увидев, как легко и быстро я побрился, предок захотел испробовать бритву на себе.

Я заменил в станке лезвие, выдавил ему на подбородок пену для бритья и объяснил, как нужно действовать. Антон Иванович внимательно рассмотрел лезвие и осторожно провел им по щеке. Эффект превзошел все ожидания.

— Ну, ты меня утешил! — говорил он через несколько минут, трогая гладко выбритое лицо. — До чего же гений человеческий дойти может! Англицкая, поди вещь?

— Кажется, хотя, возможно, и американская. В наше время такие штуки во многих странах делают.

— И в России?

— В России тоже, только похуже.

— Значит, как и ныне, все у нас похуже.

— Почему все? В России много лет было самое лучшее вооружение, нас весь мир боялся. Даже называли «империя зла».

— Так и сейчас то же самое, все боятся. Разве что французы…

— Французов вы победите через несколько лет, — утешил я Антона Ивановича.