Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

— Потому что мы глупые варвары? — все так же с улыбкой спросил Огвай.

Вышнеземцу очень хотелось сказать «да».

— Потому что это очень древние и расплывчатые данные, — сказал он вместо этого. — И это было еще до того, как я узнал об отсутствии всяческих записей. Давным-давно, еще до наступления Древней Ночи, до Внешнего Порыва, до исхода людей с Терры, до Золотой Эры Технологий, жил человек по имени Ахмад Ибн Русте, или эбн Росте Исфахани. Это был ученый человек, хранитель, странствующий по миру в поисках знаний и с целью их сохранить. Он обо всем узнавал из первых рук и был уверен, что информация точна и правдива. Из Исфахана, который, как нам известно, находился в Персидском регионе, он добрался до Новгорода, где встретился с руссами. Это были народы каганата Киевской Руси, часть огромной и изменчивой генетической группы, объединявшей славян, шведов, норвежцев и варягов. Он стал первым чужаком, с кем они встретились, и он жил среди них, изучал их культуру и впоследствии писал, что они вовсе не были глупыми варварами, какими их считали прежде.

— Ты усматриваешь здесь параллель? — спросил Огвай.

— А ты разве не видишь?

Огвай фыркнул и потер кончик носа подушечкой большого пальца. Ногти у него были толстые и черные, словно осколки эбонита. На каждом то ли выгравированы, то ли высверлены сложные символы.

— Гедрат видел эту параллель. Ты использовал имя как шибболет.[28]

— Да.

На некоторое время установилось молчание.

— Я понимаю, что меня сюда привели, чтобы ты решил мою судьбу, — заговорил вышнеземец.

— Да, это так. Решать предстоит мне, поскольку Гедрата больше нет с нами и я стал ярлом.

— А… не твоему примарху? — спросил вышнеземец.

— Королю Волков? Этот вопрос вряд ли его заинтересует. В тот сезон, когда ты здесь появился, Этт находился под опекой Тра, и Гедрат выполнял обязанности хозяина. Он приютил тебя по своей прихоти. А теперь я должен выяснить, не придется ли Тра пожалеть об этом. Ты действительно хочешь познать нас?

— Да.

— Это означает познать принципы выживания. И убийства.

— Ты говоришь о войне? Большую часть своей жизни я провел на Терре, в мире, раздираемом конфликтами на пути к восстановлению. Я повидал войну.

— Я имею в виду не только войну, — задумчиво произнес Огвай. — Война — это просто развитие и упорядочение более ясной деятельности — выживания. Проще говоря, иногда бывают моменты, когда для выживания ты должен оборвать жизнь других. Этим мы и занимаемся. И весьма преуспели в своем деле.

— Я ничуть не сомневаюсь в этом, сэр.

Огвай взял свою чашу обеими руками и медленно поднес ко рту, готовясь сделать еще глоток.

— Жизнь и смерть, — негромко произнес он. — Вот чем мы занимаемся, вышнеземец. — Он произнес его прозвище язвительно, словно в насмешку. — Жизнь и смерть, и место, где они пересекаются. В этом месте мы действуем. В этом пространстве мы обитаем. Там вершится вюрд. Если ты хочешь пойти с нами, тебе придется узнать о жизни и смерти. Тебе придется приблизиться к ним обеим. Скажи, подходил ли ты когда-нибудь вплотную к той или другой? Был ли ты в том месте, где они встречаются?

Он слышал музыку. Кто-то играл на клавире.

— Почему я слышу музыку? — спросил он.

— Я не знаю, — ответил Мурза.

Его это не слишком волновало. Мурза сидел за поцарапанным столом и просматривал толстую пачку манускриптов и карт.

— Это клавир, — добавил Хавсер, склонив голову набок.

Стоял прекрасный солнечный день. Белая пыль, поднимаемая артобстрелом, высушила следы вчерашнего дождя и очистила темно-голубое небо, такое же голубое, как обтянутая бархатом шкатулка. Солнечные лучи проникали сквозь выбитое окно и дверной проем, а вместе с ними прилетала далекая музыка.

Прежде это здание занимала канцелярия, возможно, здесь был отдел патентов или юридическая контора, но бронебойный снаряд прошел сквозь верхний уровень навылет, словно пуля сквозь череп. На полу главного офиса, где они сейчас находились, темнели синие пятна чернил из сотен пузырьков, сметенных с полок и разбившихся вдребезги. Чернила впитались и высохли еще несколько месяцев назад. Синий пол гармонировал с голубым небом. Хавсер стоял в пятне солнечного света и слушал музыку. Игры на клавире он не слышал уже несколько лет.

— Посмотри-ка, — окликнул его Мурза и протянул ему пиктер.

Хавсер взял аппарат и вгляделся в изображение, проецируемое на заднюю стенку.

— Качество не слишком хорошее… — начал Хавсер.

— Компенсируй мозгами, они у тебя есть, — оборвал его Мурза.

Хавсер улыбнулся:

— Навид, это самое приятное из всего, что ты мне когда-нибудь говорил.

— Забудь, Кас. Посмотри на пикт. Это та самая шкатулка?

Хавсер снова посмотрел на снимок и сравнил его с различными древними архивными пиктами и справочными чертежами, которые Мурза разложил на столе.

— Она выглядит как настоящая, — сказал он.

— Она выглядит прекрасно, вот как она выглядит, — засмеялся Мурза. — Но я не желаю получить нагоняй, как тогда, в Лангдоке. Мы должны быть уверены, что она настоящая. Взятки, которые мы дали, комиссионные искателю. И расходы на этом не кончились, можешь не сомневаться. Местное духовенство придется убеждать деньгами, чтобы они сделали вид, будто ничего не видят.

— В самом деле? Я-то думал, что они нам благодарны. Мы пытаемся сберечь их наследие, пока его не уничтожила война. Они должны понимать, что мы спасаем то, что они спасти не могут.

— Ты, как никто другой, мог бы знать, что все обстоит гораздо сложнее. Кому это и понять, как не прилежному катарскому мальчику вроде тебя.

Хавсер не клюнул на наживку. Он никогда не пытался скрывать убеждений, привитых ему в детстве. В общине, ставшей ему домом, следовали учению катаров, как, впрочем, и во всех общинах и лагерях, обслуживающих возведение Ура. Город, построенный верующими для верующих. Эта привлекательная идея стала одной из множества подобных идей, которые пытались претворить в жизнь, но они не состоялись и не стали опорой человечества после Долгой Ночи. Хавсер никогда не считал себя ревностным приверженцем катаров, но с бесконечным уважением и терпением относился к идеям людей вроде ректора Уве. А ректор, в свою очередь, никогда не оказывал давления на Хавсера. Он поддерживал его стремление поступить в университет. Много лет спустя, из разговора с деканом факультета, Хавсер почти случайно узнал, что получил стипендию на обучение в Сардисе только благодаря письму ректора Уве главе приемной комиссии.