1956. Венгрия глазами очевидца - Владимир Байков

— Все, что я планирую, — говорил Кадар Хрущеву, — это выполнить наказ всенародного восстания 1956 года. И я, мадьяр до мозга костей, не отступлю от этих требований венгерского народа, да мне и не дадут отступить — отстранят от руководства, как отстранили Ракоши. И ведь все, намеченное нами, можно проводить, не ссорясь с советскими людьми и руководством СССР, если оно не будет мешать нам жить по-новому.

Во время этой беседы Кадар попросил Хрущева направить делегацию партийных работников в обкомы ВСРП[99], а также прислать знающего теоретика марксизма-ленинизма для работы с докладами и решениями ЦК. Очень важно, чтобы теперь, когда к Венгрии проявляется все больший интерес, чем это было раньше, документы ЦК ВСРП готовились бы на современном уровне марксистско-ленинской теории, но с учетом венгерских особенностей.

— У нас, в Венгрии, есть такие кадры, но это бывшие ракошисты, а их привлекать к этому делу не хотелось бы, — добавил Кадар.

Хрущев вскоре отправил в Венгрию известного философа, вице-президента Академии наук СССР, Председателя Общества советско-венгерской дружбы академика Петра Николаевича Федосеева с небольшой бригадой ученых помочь в этом деле Кадару. Хотя к ним и были прикреплены другие переводчики, но пока это дело отладилось, работы у меня стало больше. Обстановка в стране к этому времени становилась все безопаснее, и Федосеева с его группой поселили уже не в Парламенте, а в так называемой партийной гостинице, куда потом переселился и Кадар с небольшим аппаратом и временно взял и нас.

Напряжение в Венгрии уменьшилось по всем направлениям, поэтому военную охрану Парламента сняли, необходимость в советском переводчике потихоньку отпала, и вскоре я перешел работать советником в Посольство СССР в Венгрии, но по многим вопросам я еще не раз бывал у Кадара до самого моего отъезда из Будапешта.

Для того чтобы лучше представить себе Кадара как человека, необходимо познакомиться с тем, как он предпочитал отдыхать. Охота для Кадара была не только протокольным официальным или неофициальным дружеским приемом для самых почетных гостей, а иногда и приемом инкогнито. Так принято во всем дипломатическом мире, чтобы обсудить волнующие все стороны вопросы в неформальной атмосфере, спастись от назойливых журналистов или от обязательных информационных сообщений. Охота для него была любимейшей формой отдыха, которая, как я видел, находясь с ним в Парламенте, а потом и в партийной гостинице, являлась отдушиной от дел, правда очень редкой — после того мятежного времени было не до отдыха.

Однако он вырывался из Будапешта в ближайшие охотничьи хозяйства уже в конце 1956 и в начале 1957 года и брал меня с собой по той же причине — возможной и неожиданной встречи в лесу с советскими военными патрулями. Не буду лукавить — я всегда был очень рад таким вылазкам.

Во время наших бесед в свободное от работы время Кадар рассказывал, что к охоте привык еще в детстве — очень любил природу и самостоятельно уходил гулять в лес собирать грибы и ягоды. Отец, бросивший семью и обосновавшийся в хорватском приморском городе Риека, где Кадар еще в эпоху австро-венгерского дуализма, в 1912 году, собственно говоря, и родился, ничем не помогал матери, они буквально нищенствовали, голодали, и средства для покупки еды ему приходилось добывать в лесу или в поле, собирая хворост или работая свинопасом. С детских лет он познал тяжкий труд батрака.

Как-то он познакомился с деревенским охотником, и тот стал учить его, как добывать дичь: ставить силки на лесных зайцев, подбивать диких голубей.

— Когда я подрос, — рассказывал Кадар, — охотник иногда давал мне ружье. Тогда я стал подстреливать полевых и лесных зайцев и даже фазанов, а это все было вкусной прибавкой к нашей скудной пище. Потом этот добрый и жалеющий меня человек научил ставить приманки на лис, их шкуры я обменивал у богачей деревни на сало, хлеб и поношенную одежду.

— «Охотой» мне снова пришлось заниматься в подполье, когда в 17 лет мальчишкой я вступил в молодежное движение, — рассказывал мне Кадар. — Если нашу нелегальную сходку какой-нибудь шпик выследит и полицаев окажется больше, чем нас, они нас бьют, а если мы их «по-охотничьи» выследим и нас больше, то мы их камнями, палками забросаем и скроемся. Конечно, мы занимались не охотой на полицаев — были дела и посерьезнее, но уход от полицейских ищеек также требовал охотничьих навыков. А когда после 1945 года меня поставили на руководящую работу, то усталость и напряженность на природе снималась как нельзя лучше. Познакомился я с лесниками и егерями правительственных охотничьих угодий, обзавелся ружьем и стал заядлым охотником.

Кадар, узнав, что я тоже люблю побродить по лесу и поохотиться, стал меня брать с собой уже в самые первые, более или менее спокойные месяцы 1957 года. Чаще охотился на кабанов, считая их вредителями, наносящими на полях урон крестьянам тех сел, которые расположены около территорий, где охотились правительственные чиновники. Я обратил внимание, что трофеев он себе не брал, несмотря на то, что убитая дичь всегда собственность охотника. Свои охотничьи трофеи он вез на телеге в ближайшую деревню и отдавал там кабана ожидающим его давнишним друзьям-крестьянам. Те проворно его разделывали, появлялось привезенное Кадаром вино и бутылки домашних деревенских напитков и начиналось дружеское застолье.

Вот здесь я видел раскрепощенного Кадара — человека с повеселевшими, и не только от выпитого вина, глазами, совсем непохожего на делового, занятого сверх всех человеческих норм, озабоченного огромной ответственностью государственного деятеля.

Кадар вел непринужденные беседы, все присутствующие могли с ним спорить, говорить ему: «Янош, ты плохо делаешь то-то и то-то», советовать ему, как надо вести политику, особенно в отношении крестьян. Кадар слушал, внимал и набирался здесь, как он говорил, накопленной веками сермяжной правды и народной мудрости.

Иногда на такое «лесное» мероприятие они выезжали вместе с Марией — его женой. В таких случаях загодя покупались детские игрушки. Детей они очень любили, но своих у них не было. Ускользнув от своей охраны (для него, старого подпольщика, не раз уходившего от слежки опытных хортистских филёров, это было не таким уж сложным делом, тем более новая охрана была набрана из молодых рабочих), Кадар и Мария без свидетелей обходили магазины с игрушками и, закупив целую корзину с подарками, выезжали в охотничьи угодья. Там Кадар обычно подстреливал кабана с вышки на заранее подготовленном егерями месте, куда по привычке приходили кабаны на кормежку, и с этим трофеем отправлялся в знакомый ему детский дом, где устраивал всем праздник. Радости ребятишек не было предела.