Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

«Храмов потому так старается, – размышлял иногда Поляков, –что служит и за страх, и за совесть. Он ведь не только на победу работает, но иза свою шкуру трясется. А также «за шкуру» своей семьи, которой, конечно,солоно придется, если его репрессируют за провал операции «Проводник».

Ну ладно, с Храмовым все ясно. А чего ради старается самПоляков?

За свою жизнь он перестал бояться в ту минуту, когда понял:он больше не работает против России. Советской, красной, опоганенной – всеравно какой! – России он не желал больше зла. Между ними наступило перемирие –пусть временное, однако наступило. Пока Поляков работал на победу… он уверялсебя, что пока .

Слишком многое происходило в жизни, что требовало серьезныхразмышлений. Иногда от этих размышлений не хотелось жить. Ведь он не видел длясебя будущего. Война обесценила всю его жизнь. Всю его борьбу. Все те жертвы,которые он принес! Теперь люди, которые были его личными врагами, волей-неволейстали для него не просто временными союзниками, но товарищами по оружию.

Смириться с этим было невозможно. А ведь приходилось…

Однажды Полякову приснился кошмар: ненавистный Верин –Бориска Мурзик – освобожден из лагеря и отправлен на фронт. Сам Поляков тожеоказался на фронте, вдобавок в той же части, в которую попал Верин. Они вместедолжны были защищать не больше и не меньше, как Спасские ворота МосковскогоКремля… Почему именно им, кровным врагам, выпала такая честь – на этот вопроссон не давал ответа. Однако Поляков с той непоколебимой уверенностью, котораядаруется нам только в сновидениях, знал, что, если враг прорвется через ихзаслон, Россия погибнет.

Это был страшный, невыносимый по жестокости сон. «Шмайссер»– у Полякова был почему-то немецкий «шмайссер» – уничтожал бессчетноеколичество фашистов. Все заснеженное пространство – почему-то не Краснаяплощадь простиралась перед Спасскими воротами, а какое-то бескрайнее поле –было усеяно трупами. Враги лезли и лезли, а Поляков и Верин, прижавшись друг кдругу плечами, строчили и строчили из своих «шмайссеров». К счастью, в ихмагазинах не кончались патроны. Так бывает только во сне.

Поляков проснулся неожиданно, так и не узнав, чем окончиласьсхватка, но у него были мокрые щеки, когда он вдруг открыл глаза и уставился вночь, пытаясь понять, где он и что с ним. Такие провалы, такие выпадения изреальности бывали с ним часто. И очень часто он просыпался с глухими,мучительными рыданиями… Пожалуй, именно поэтому он никогда не оставался на ночьу женщин и никого из них никогда не приводил на ночь к себе. Слишком многоеможно было узнать о нем, когда он спал.

О нет, он не боялся проболтаться о главном – о своей семье,об отце, о своей судьбе. Слишком привык держать эту часть собственной жизни засемью печатями. Догадаться можно было только случайно – как догадался, себе набеду, Александр Русанов. Но душу свою – исстрадавшуюся, изрыдавшуюся душу свою!– он не мог и не хотел никому открывать. Никому и ни за что…

Однако радость его по поводу победы под Москвой быланевыразимой и неподдельной. У всех были веселые глаза, и Поляков чувствовал,что и его глаза блестят. Только и говорили, что о поражении немцев, о том, чтонаступил перелом в ходе войны. Зима стала замечательным союзником, самым верными сильным.

До начала сеанса оставалось десять минут, Проводник наделнаушники, положил руку на ключ.

– Помните текст? – спросил Поляков.

Проводник не услышал, но угадал, что сказал майор, подвижению губ. Кивнул.

Поляков пытался представить себе, что сейчас можетпроисходить в разведшколе. На приеме сидит Готлиб, но тут же, конечно,присутствует и майор Моор, начальник школы. Проводник так много рассказывал онем, что Поляков видел его как живого. У Моора худое лицо,пергаментно-желтоватая кожа. Родом он из аристократической семьи, давно служитв абвере, руководит разведшколой не впервые, хотя впервые работает с русскими.Он высоко ценит доверие адмирала Канариса и всячески старается его оправдать…

Проводник говорил, что Моор всегда лично присутствует насеансах радиосвязи. Вообще он во многое влезал лично: беседовал с каждым вновьприбывшим курсантом, вникал в подробности его биографии, следил за успехами инастроением курсантов и даже лично наказывал. А также лично убивал… Проводникрассказал, как Моор однажды выстрелил в лоб молодому курсанту, которыйпопытался уговорить соседа по казарме явиться на Родине с повинной. Соседсогласился – и рассказал обо всем начальнику школы.

И вот сейчас Моор стоит рядом с Готлибом и ждет выходаПроводника на связь…

Поляков вдруг подумал, что они с этим никогда им не виденнымначальником разведшколы напоминают дуэлянтов, которые стреляют друг в другавслепую, с завязанными глазами. Проводник – секундант… нет, он оружие в рукахПолякова против Моора. От того, насколько надежно это оружие, зависитбесконечно много!

– Время, – негромко сказал Храмов, и Поляков кивнулПроводнику:

– Начинайте.

Отрывисто застучал ключ.

«Я – Проводник, я – Проводник, определите курс. Я –Проводник, мои координаты… Добрался благополучно. Как меня слышите?»

Через несколько минут Проводник принял ответный сигнал иперевел его Полякову и Храмову: «Слышу вас хорошо, приступайте к выполнениюзадания. Выход на связь еженедельно во вторник и пятницу от пятнадцати допятнадцати тридцати. Будьте осторожны».

Проводник отстучал: «Вас понял!», снял наушники, усталопосмотрел в холодноватые глаза Полякова.

Вдруг майор улыбнулся:

– Лиха беда начало!

Храмов шумно вздохнул, снимая напряжение. По лицу Проводникаскользнула несмелая улыбка. А Поляков вдруг почувствовал, что счастлив.Привыкнув к опасности и напряжению, будто морфинист – к своему шприцу, он немог жить без схватки умов. И наконец-то у него появился достойный противник!

Не то чтобы он так уж восхищался майором Моором. Совсем нет!Он ненавидел Моора. Он сражался с Моором – врагом своей страны. Тут не моглобыть никаких сомнений, никаких колебаний, никаких смешений черного и белого.Моор – враг. Дуэль с врагом – вот что ему было нужно, давно нужно. Сражаться сврагом, не ощущая себя при этом предателем и подлецом…

У него на мгновение перехватило дух. Любовь к своей странепронизала его, как острие шпаги. Прошила, как пуля. Сразила, как меткийвыстрел, – наповал… Любовь пришла на смену ненависти.

На мгновение он поднял глаза вверх, как бы к небу, и тотчасопустил их с виноватым выражением.