Невеста княжича - Властелина Богатова

Князь не заставил долго ждать в догадках и продолжил:

— Коли нынче мы в родстве, Святослав, думаю, объединяться нам нужно, да своими силами ворога идти крушить.

И Мирослав всё понял. Ну конечно, пуд золота ему выплати да защиту впридачу подавай. Однако Святослав задумался, а потом сказал:

— Твоя правда, князь. На то нам совет старейшин созывать нужно, бояр и волхвов, да решать, как нам ныне быть. Посему говорить пока ничего не буду, но обещаю в скором времени ответ. А пока не тот повод, не тот случай, чай свадьба у моего сына.

На дворе было уже не так шумно, однако расходиться никто не собирался. Уединялись кто под козырьком крыльца, кто на башни забрался на звёзды поглядеть, иные возле костра смеялись тихо, о чём-то мирно разговаривали. Остались на дворе только молодые отпрыски бояр.

Но ночную русалку златовласую не выискал княжич взглядом. Видно Влада прячет её. Грефина тоже более не вышла, но с ней понятно. Теперь не увидит, пока случай важный не посулит встречу. Обиделась. При мысли о Грефине Мирослав, сам того не ожидая, вновь разгневался.

Вот неймётся бабе! Замуж идёт не за прихвостня какого, а за князя Скальдовских весей. Немало вотчин имеет князь Вечезар Гориславович. Правда, далеко не молод он, но рука твёрдая. А меч, что огонь живой, сечёт головы татей справно. Ощутил, как внутри заклокотало всё, и голова заболела нестерпимо. С горьким сожалением княжич заметил, что недуг беспокоит всё чаще. Неизвестно ещё, сколько продлится он. Неведомо, когда покинет его проклятие и покинет ли вообще? Влада не чает, как сбежать. Какая уж тут любовь? Даже и не веет светлым чувством. А жизнь, она так коротка… Глубоко осознал это, от чего дыхание его невольно надсадилось. Неужели он обречён по жизни быть заточённым в городище и, как немощный старик, ждать своей кончины? А ведь недуг рано или поздно доберётся до самого нутра. Мирослав уже чувствовал его мёртвое касание, обращающее жизненную силу в зыбучий пепел. Помалу стал накатывать на душу ледяной страх, который как бы ни пытался княжич отбрасывать, настигал и душил, подавляя волу.

Взяло его вязкое, как болото, отчаяние.

Мирослав ощутил на себе взгляд отца, поднял голову. Святослав смотрел с тревогой и, верно, хотел справиться о здоровье сына, да только не стал.

— Ступай, отдыхай, сын, — только и сказал он и перевёл взгляд на Дарёна, который рассказывал что-то боярам. — Дарён, проводи.

Брат увлёк за собой быстро. Покинув круг бояр и князей, Дарён заговорил о чём-то отвлечённом, повёл прямиком в баню.

Мирослав видел огненную печь. Она, как огромное жерло, полыхала, сжигала хворобу, заставляла потеть и дышать глубоко. Постепенно стал он приходить в себя. Огонь всегда очищал, но только ненадолго...

— Пошли, завтра надо собираться в путь, вставать рано, а нам бы лучше поспать малость.

Они вместе поднялись в горницу. Холопка с подрезанной косой прибирала остатки яств со стала, заметив княжичей забеспокоилась, но виду не подать постаралась. Пригляделся лучше. Та самая, с которой столкнулся на лестнице.

— Ты чего? — тряхнул за плечо Дарён, но, пронаблюдав за взглядом брата, выпустил.

— Ты ступай, я вернусь скоро.

Тот не препятствовал.

— Хорошо, но только… а хотя, как знаешь.

Мирслав, прислонившись к косяку дверному, выждал, когда холопка управится с посудой. Та вздрогнула, когда княжич преградил ей дорогу, вскинула на него смущённый взгляд.

— Что княжна Владислава делает? — сухо спросил он.

— Так спит уже давно, поди десятый сон видит.

— А делала что?

— Как пришла, пожелала, чтобы на капище её проводили.

— Для чего?

— Незнамо мне, прогнала меня княжна. А что делала там, не сказывала. Не ведаю, прости, княжич. Вечерять не стала, только до перинки добралась и уснула…

Значит, пока он с Грефиной был, Влада на капище ходила. Богов молить…

— Будить прикажешь? — вырвала из задумчивости холопка.

— Нет, — ответил сразу Мирослав. Сегодня делить постель с женой не будет. — Как зовут тебя?

— Званой, — зарделась холопка, глаза опуская.

— Скажи мне, Звана, что за девица вчера ходила в тереме, с пшеничными волосами и карими глазами?

— Знаю, Мирослав Святославович. Это калогостовская, Полелей звать, подружка княжны Владиславы.

— Вот как…

Значит, всё верно. Влада подослала её. Но зачем? Чего добивалась?

Звана перемялась с ноги на ногу, видно, хотела ещё что-то сказать, да не решалась.

— А где же сейчас Полеля?

— С княжной в опочивальне. Там и Купава. С рыжей косой. Тоже подруга её.

— А кто ещё из Калогоста с ней прибыл?

— Более никого. А хотя, девки её дворовые, Квета и Млада.

— А княжна Грефина где… — он не договорил, челядинка подхватила его вопрос.

— В опочивальне своей, занедужила малость, хмельного мёда перепила. Велела не беспокоить её.

— Ступай, Звана, да вели Квете и Младе не отходить от Владиславы ни на шаг. Поняла?

Та кивнула растерянно, но не спешила уходить, таращилась во все глаза. В иной раз пощупал бы он холопку, но ныне не до игр ему было.

— Иди же.

Холопка вздрогнула и, юркнув за спину княжича, скрылась в сумерках перехода.

Устало оглядел Княжич пустую, тонущую в сумерках горницу. Постояв немного в задумчивости, развернулся и направился в свои покои.

[1] Бусые — серо-дымчатые.

Потянувшись сладко и подбив подушки из лебяжьего пуха, Влада сквозь дремоту разглядывала залитую светом опочивальню. Так хорошо ей было и спокойно, что не пожелала так скоро из постели выбираться, вновь закрыла глаза, погружаясь в водоворот воспоминаний. Наслаждалась тем, как разливается по телу тепло и блажь. Заново ощущала горячие объятия Мирослава, а проникновенный мягкий голос окутывал, эхом проносясь где-то между сном и явью. Что ж, раз так вышло — на берегу простилась с девичьей честью своей, значит, суждено было. Нежась от прикосновения ткани, Влада вспоминала ласки пылкие. Руки сильные Мирослава то нежно гладили, то порывисто сжимали, губы горячие целовали, обжигая кожу. Как вспомнила она ночь свою с княжичем, так и застыдилась да взбудоражилась одновременно. И чего разволновалась? Разве есть в том постыдное — следовать огню своему? Коли горит буйно. Вот и новая её жизнь настала, с этого дня станет всё по-другому, и так, как раньше, уже никогда не будет. Предчувствие перемен и холодило, и колыхало. Боязно было Владе, но вместе с тем готова она была идти без оглядки вперёд.