Все еще будет - Афанасия Уфимцева

«Защити его, Пресвятая Богородица, и положи преграду зла их», – чуть слышно прошептала она.

Возвращаясь из Нагорной Слободы, Иван намеренно выбирал самые темные улочки города. За ночь здорово подморозило. Ежась от холода, деревья закутались в белый иней. Он шел в одной рубашке, накинув куртку на плечо и наслаждаясь хрустальным, леденистым воздухом. В его голове завертелась глупая песня, прилетевшая откуда-то из детства:

Любовь одна виновата,

Лишь любовь во всем виновата,

То-то и оно,

То-то и оно.

На словах «то-то и оно» он неожиданно для самого себя радостно подпрыгнул. Убедившись, что улица пуста и свидетелей его выходке не было, он зашагал дальше, позволив себе под покровом темноты не стесняться глупейшей улыбки, поселившейся на его счастливом лице.

Утром, за завтраком, Маргарита сказала отцу, что попросила Гарри не приезжать в Вольногоры, категорически отказавшись как-либо объяснить свое решение. Николай Петрович многозначительно приподнял брови, красноречиво вздохнул и развел руками, но с дочерью не спорил, зная всю бесполезность этого занятия.

Спорить Николай Петрович не стал, но, пораскинув умом, глаз прищурил, тайную мыслишку затаил. А уютным вечерком, когда Маргарита ушла спать, притушил свет у себя в комнате, предусмотрительно закрыл дверь на ключ и включил компьютер. Слава Богу, с выходом в Интернет проблем в Вольногорах не было: городок по современным меркам продвинутый. Facebook загрузился быстро. Через минуту-другую, не более того, был уже на странице Гарри Хиллза и написал ему тепло, по-родственному:

Dear Harry,

Margaret feels unhappy here. She misses you and really wants you to come. So please do come as soon as your business schedule allows. The best season here is early summer. I will make all the necessary arrangements. Let us keep your travel plans a secret. No doubt it will be a pleasant surprise for Margaret. I am looking forward to your arrival. Please let me know your decision asap.

From Russia with warmest wishes,

Nicolay Severov[17]

Перечитал послание несколько раз. Остался доволен. Хватит ждать у моря погоды. Пока она артачится и цену себе набивает, любящий отец все устроит. А там – мирком, ладком да за свадебку.

Взглянул на фотографию жены: на ней она совсем молодая, красивая, вскоре после их студенческой свадьбы. Ох, какой счастливый был тот день – теплый, солнечный. Напоенный медовыми ароматами черемухи. А как в ту ночь пел соловей за окном! Николай Петрович грустно улыбнулся. Поднес драгоценный снимок к сухим губам и нежно прошептал: «Вот видишь, Катя, как я все ладно устроил. Ты была бы довольна, я знаю. Мне даже кажется, что ты сейчас смотришь на меня, твоего родного Кольку, и улыбаешься».

Смахнул слезу.

Затем бросил взгляд на фотографию любимой дочери. Лицо профессора сразу приняло клюквенное выражение. Пригрозил сухим пальчиком. Неожиданно звонко постучал тупым ноготком по стеклу фоторамки: «А тебя, моя милочка, выдам замуж так, что и не услышишь. Не вечно тебе на отцовской шее сидеть и дармовой хлеб есть. Подустал старый конь от хомута».

Накапал двадцать пахучих валериановых капель. Потом еще пяток – для лучшего результата. Выпил. Поморщился. Довольно фыркнул. И уже через минуту-другую, совсем успокоенный, потушил свет. Заснул быстро, легко. И ночные видения были сообразные – добрые, благостные.

Про меня наговорили,

Хоть в окошко не гляди.

Удивительные люди,

Как и выдумать могли!

Скоро новости о тучах, сгустившихся над вольногорским курортом и его хозяином, не были секретом ни для кого. Если и шила в мешке не утаишь, то хорошо откормленного аудитора в провинциальном городе вообще не скроешь. Ни за какие коврижки.

Эти самые аудиторы, как писали местные репортеришки, объявились для проверки расходования государственных средств, выделенных на развитие городской инфраструктуры. И хотя скоро стало предельно ясно (и к бабке не ходи), что Иван Иноземцев не только не присвоил себе никаких государственных средств, но вложил и немало своих, дело все равно закрыто не было. Один из аудиторов прямо так и сказал как отрезал: «Что-то здесь нечисто. Ведь не дурак же он, чтобы на свои деньги мост соорудить. Видать, историйка не без подвоха».

Отдельные депутаты городской думы, наиболее восприимчивые к политическим сквознякам, уже открыто объявляли о своей готовности отдать голоса (а в их честных глазах читалось, что, быть может, и жизнь) за смещение Иноземцева с поста вольногорского мэра. Надо сказать, что наиболее мудрые граждане отнеслись к такой позиции с пониманием. При этом утверждали, что если, мол, кто-то поспешает на депутатов хулу возвести за проявленную предусмотрительность, то пусть уж лучше, пардон, зеркальце из ридикюля вытащит и на себя, безгрешного Аристида, полюбуется. Вот так – прямо не в бровь, а в самый глаз.

В передачах регионального телевидения Иноземцев стал основным антигероем журналистских изобличений, причем с каждым новым репортажем к стоимости его яхты или дома приписывалось по нулю (а то и по два), а многочисленные комментарии сводились к обсуждению того, как бы щипануть богатенького Буратино.

Многие зажиточные горожане, ранее к уважаемому Ивану Григорьевичу особо благоволившие, теперь стали чураться его как чумного и, завидев его долговязую фигуру, тотчас же проворно семенили на другую сторону улицы. Тут уж, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. А то не ровен час какой-нибудь недобросовестный журналюга втихомолочку достанет из штанов мобильник и сделает снимочек, а потом всю жизнь отмывайся, доказывай, что с этим Иваном Григорьевичем попросту столкнулись на улице. Да кто поверит-то? Тот, кто вовремя не отполз, уже, считай, виноват.

Бедного Ивана то и дело вызывали для дачи показаний по новым обстоятельствам, появлявшимся как грибы после дождя. Он же переносил все трудности стоически. Жители города с удивлением констатировали, что хозяин вольногорского курорта был еще более энергичным, чем раньше, и продолжал вести себя как свободный человек – ни перед кем не заискивал и не прогибался.

Самые проницательные горожане уверяли, что выглядит Иван Григорьевич вполне счастливым. И лишь немногие замечали, что его утренний маршрут теперь всегда начинается с Покровского храма, куда он приходил еще до начала службы и зажигал свечу у святого образа, защищавшего город. И каждый раз неподалеку стояла Маргарита – на том самом месте, где он когда-то накинул на нее белый платок.