Вскормленные льдами - Александр Плетнёв

И если монарх желал растрясти «заснувшего» адмирала, то это ему удалось – письмо просто потрясло уже фатально настроенного Вильгельма Карловича. Весьма неприятное письмо:

«…выйти в море и умереть с честью… весьма сомнительной, потому как потомки осудят за безынициативность и глупость… выйти в море неподготовленным и войти в историю с клеймом адмирала, погубившего эскадру? Этого ли вы хотите?»

И инструкции, где по пунктам и приоритетам – что надо сделать. И к какому сроку.

О да! И в этом случае адмирал мог себя проявить как хороший штабист-организатор – в переоборудовании кораблей, реконструкции и перестроении артиллерии.

Вот только боевая задача, поставленная императором, к которой, кстати, прилагался чёткий план, вызывала у Вильгельма Карловича оторопь и недоумение. «Смогу ли?» Всё-таки свои умения как флотоводца он оценивал невысоко.

Теперь же, с таким раскладом, Витгефта совсем не устраивали настроения, царящие среди его флагманов и командиров кораблей, которых он уже успел убедить в полном перенацеливании флота к обороне крепости на сухопутных направлениях.

К сожалению, царское письмо адмирал ни при каких обстоятельствах никому бы не показал. И подействовать на своих подчинённых таким же образом, как его взбаламутил император, тоже не мог. Не было у него нужного влияния и авторитета. И полномочий… радикальных. Шлёпнуть бы парочку тех, кто от отупения, алкоголя да в подавленности упрямился: «Это невозможно-с».

Но «шлёпнуть» это из другой жизни и времени… ещё не наставшего. И никак уж из головы Вильгельма Карловича. Вот и аргументировал шестидесятилетний адмирал, сам себя выдёргивающий из мучительной безысходности, что «шлёпать» их будет противник… если не сделать… так и этак. Уж не заикаясь о победе (в которую никто уже не верил), а хотя бы:

– Вы хотите выжить в бою?

– Но позвольте! – отвечали. – Как же выжить, ежели вы шлюпки приказываете все сдать на берег?

– А вы собрались топиться, господа? Топить свой корабль? А уж не приведи господь придётся покинуть судно – на то имеем плавгоспиталь, с коего и подберут выживших.

Было одно качество у Вильгельма Карловича… если он закусит удила – трудолюбие, неутомимость и упрямство. Для офицеров, косо глядевших на командующего, у Витгефта была «бумага» из Морского штаба. Да и не все господа офицеры оказались подвержены упадку настроений и духа. На них и опирался. Ими и дело двигалось по мере сил.

В реальной истории 25 июля утром совершенно неожиданно для адмирала и эскадры японцы начали обстрел Порт-Артура осадными орудиями. Корабли незамедлительно включились в контрбатарейную игру. Сначала броненосец «Полтава», затем «Пересвет» и «Ретвизан» перекидным огнём пытались нащупать позиции противника. И это удалось лишь частично…

В нашей истории японцы вышли к нужным позициям позже – обстрел начался 15 августа. С тем же, сомнительным, успехом с обеих сторон, но броненосец «Цесаревич» всё-таки получил свои исторически упрямые попадания 120-мм снарядов. А адмирал понял – его надежды, что корабельные орудия смогут защитить Порт-Артур, не оправдались.

Вот именно после 15 августа Витгефт по-серьёзному взялся за основательную подготовку эскадры к выходу.

Не всё из «петербургских» инструкций удалось сделать.

И пусть уже к началу июня броненосцы обрели техническую возможность к выходу в море, у Витгефта были свои, присланные «сверху» даты – когда, к какому сроку надо! Примерные даты.

О чём адмирал в целях секретности помалкивал, и даже по указанию сверху проводил мероприятия, имитирующие выход эскадры. Однако в планах у него была масса работ по переделкам и доведению эскадры до нужной кондиции.

Ещё в середине июня из Петербурга пришла странная телеграмма: «…уделить особое внимание тралению фарватера. При неизбежном… не снимать с повреждённого на мине „Баяна“ орудия крупного калибра в пользу сухопутной обороны».

Тогда это посчитали ошибкой и даже не написали ответа, потом и вовсе позабыв о телеграмме. Но вот 26 июня крейсер подрывается при входе в бухту.

Чуть позже кто-то вспомнил об этом, теперь уж совсем мистическом указании сверху.

К тому времени части своих пушек крейсер всё же лишится. Рассчитывать на их возращение с оборонных рубежей не приходилось, но моряки предлагали армейцам замену с других кораблей – мелкие калибры, неуместные и по сути бесполезные на броненосцах, да и на крейсерах.

В гавани Порт-Артура корабли, словно букашки, облепили матросы, своими силами срезая марсы на «пересветах»17, снимая и передавая на берег 37-мм артиллерию и пулемёты, балластом возимые шаровые и самодвижущиеся мины (торпеды). Тем самым значительно облегчая корабли, и тут же наклёпывали лишний вес противоосколочными щитками к орудиям.

С заменой артиллерии и переделкой боевых рубок дело бы основательно замялось, если бы соответствующие (похожие) бумаги от императора не получил комендант порта контр-адмирал Григорович.

Совсем уж вольно перетасовывать орудия (с берега на корабли, с броненосцев на крейсера, в пользу усиления огневой мощи) не получалось. Но что-то получалось! И тот же «Баян» украсился дополнительными шестидюймовками.

Помимо всего прочего, усиливались подъёмные дуги на шести– и восьмидюймовых орудиях. И даже находилось время для ревизионной проверки развеса снарядов и заряда к ним.

Что касается сухопутного фронта – на некоторое время многочисленная мелкокалиберная артиллерия, вкупе с пулемётами, а также с частично снятыми мортирами с батареи на Золотой горе, задержали наступление японцев. Но к концу сентября обстановка была безрадостная. Крепость стояла уже у грани. Над гаванью и городом снова засвистели 120-миллиметровые снаряды японцев.

* * *

В отличие от Витгефта, который в осаждённом Порт-Артуре находился всё же в некоторой информационной блокаде, Дубасов, прибывший во Владивосток, имел пусть и кривоватую (через телеграф из Санкт-Петербурга), но весьма оперативную связь с Рожественским.

Заранее Владивосток тоже получил свои инструкции по переделке крейсеров. Но только с прибытием Дубасова, привёзшего с собой в том числе и восемьдесят рабочих с инженерами, а также кое-что из оборудования, наметились существенные сдвиги.

Моряки народ суеверный, но Дубасов не побоялся указать точную дату, к которой отряду крейсеров следует быть готовым к выходу в море, в расчёте на взаимодействие с Зиновием Петровичем.

Досадовало, что добрался он уж слишком поздно, когда Рожественский сообщил, что эскадра уже на подходе к Берингову проливу.

Зато Фёдор Васильевич имел при себе бумагу за подписью самого императора, дающую ему такие полномочия, что полетели шапки и клочья до залысин… и даже головы.

Пока не смертельно, но сидельцами да с конфискацией кое-кому быть уж точно!