Смерть от тысячи ран - D.O.A.

— А если вы не найдете?

Тод пожал плечами:

— Вернусь. У вас есть что-нибудь для меня?

— Si. — Аранеда поднялся и направился к своему кофру. Вернулся он с пластиковым конвертом с застежкой. В нем находились два паспорта, соответствующие водительские права и кредитные карты. Наличные. — Двадцать пять тысяч евро. Здесь есть все.

Тод выбрался из кресла. Очередная улыбка адвокату.

— Знаю.

Мигель Баррера кинулся в конец коридора и спрятался за угол стены как раз вовремя, чтобы увидеть, как из апартаментов адвоката выходит какой-то человек. Среднего роста, атлетического сложения, черные волосы ежиком. Пронизывающий, даже с расстояния в пятнадцать метров, в этом плохо освещенном месте, взгляд. Глаза очень светлые, с бледно-серой радужкой — Баррера сразу подумал: ариец, немец и паспорт немецкий, — миндалевидные, с характерным эпикантусом, на монголоидном лице. Как это законник мог не заметить таких глаз?

Долгие месяцы он мечтал найти этого типа, бредил отмщением, арестом или хотя бы просто столкновением, а теперь, когда Немезида[96]сопутствовала ему, заколебался. В растерянности он принял решение проследить за убийцей. Посмотреть, куда он направляется, а потом позвонить. Может быть.

Sicario вошел в лифт.

Перепрыгивая через четыре ступеньки, Баррера сбежал по пожарной лестнице и через несколько секунд увидел, как, спустившись на первый этаж, человек покинул отель и сразу свернул налево.

Испанец поступил так же, слегка отстал, но не терял его из виду. Объект наблюдения углубился в улочку, названную в честь святой Урсулы. Баррера последовал за ним, отметив про себя, что здесь немноголюдно. Он выжидал. Рука в кармане поигрывала мобильным телефоном.

Тод обогнул угол какого-то здания. Преследование продолжалось. Чуть дальше он вновь свернул, прошел вперед около пятиста метров до следующей эспланады, вдоль Гаронны, и исчез среди окружающих площадь деревьев.

Место было мало освещенным, поблизости ни одной живой души.

Баррера осторожно приблизился, поискал табличку с названием улицы и прочел: «Дорада». Вскоре он разглядел выдающиеся в реку мостки, два пришвартованных суденышка — одно из них казалось обитаемым, внутри горел свет — и несколько автомобилей, припаркованных на набережной. Он остановился в тени листвы, как раз в том месте, где испарился Тод, и стал наблюдать. Его пальцы безостановочно нервно перебирали кнопки мобильника.

Все автомобили, кроме одного, были пусты. Сквозь затемненные стекла красного «универсала» он различал мужской силуэт за рулем. Наемник дона Альваро? Он заново окинул взглядом берег. Человек в машине был единственным живым существом на ближайших ста метрах в окружности. Дверца открылась, он вышел. Это был не убийца. Слишком высокий, слишком худой, плохо постриженный. Просто какой-то бедолага, захотевший размять затекшие ноги.

Мигель Баррера вынул мобильник из кармана. Передумал. Предупредить Массе дю Рео и признать, что преследуемый сумел оторваться от наблюдения, уже не казалось ему хорошей идеей. Он подождал. Водитель кружил около автомобиля, размахивая руками, чтобы согреться. Сначала Баррера решил, что он ждет наемника, но, поскольку тот не появлялся, эта гипотеза показалась испанцу маловероятной. Быть может, парень хотя бы видел, в какую сторону ушел колумбиец.

Баррера покинул свое укрытие под деревьями и пошел к машине. Приблизившись к «универсалу», он вытащил из пачки сигарету.

— Добрый вечер, — начал он на своем французском со звонкими согласными, — я ищу друга. — Баррера достал спички. — Вы его случайно не видели?

— Никого не видел. — Голос одновременно вызывающий и неуверенный, почти дрожащий. — Как хоть он выглядит, этот ваш друг?

Баррера поднес горящую спичку к сигарете.

— Азиат, невысокого роста, — на мгновение огонек осветил их лица, — с очень светлыми глазами. — Во взгляде собеседника он прочел сомнение, заметил панику, желание защититься и отдался своим рефлексам. — Полиция! — Он бросил сигарету и спички, чтобы достать оружие. — Руки вверх! Руки наверх, я сказал! Где он?

— Кто?

— Где он? — рычал Баррера.

— Да кто же? — Держа руки над головой, водитель отступил к машине.

Сначала Мигель Баррера ощутил болезненный укол внизу спины. В глазах потемнело, он выронил пистолет, потрогал спину, пытаясь обнаружить источник боли, мгновенно парализовавшей его, не нащупал ничего, кроме теплой жидкости, и, покачнувшись, рухнул на землю.

Над ним стоял водитель. И Тод с кинжалом в руке.

— В багажник, — по-английски приказал он.

Шестьдесят часов спустя

Третий день заточения. Проснувшись и увидев разбитое в кровь лицо Омара, Стефани Пети́ заплакала. Она просила прощения, он шептал ей, что все хорошо, что он ее любит, что она ни при чем, что она должна быть сильной. Ради Зоэ, ради них обоих. Он с трудом мог разлеплять веки и шевелить губами, превращенными в сочащиеся сукровицей складки бесформенной плоти.

Мотоциклист принес аптечку, теплой воды и ватные кружочки для снятия макияжа. Отойдя в сторону, дал Стефани возможность заняться мужем. Когда она обработала и продезинфицировала раны, он снова скрутил скотчем Омара и поднялся с женщиной в кухню.

В подавленном состоянии она молча приготовила завтрак, и они пошли за Зоэ. Вскарабкавшаяся матери на колени девочка выглядела утомленной, возбужденной и плохо ела.

Затем мотоциклист проводил их наверх, чтобы они помылись, но запереться в ванной комнате не разрешил. Сам он остался в коридоре, прислушиваясь к звукам: полилась вода, звякая застежками, на пол упала одежда, изменился напор в душе.

Простая, недостижимая обыденность…

Ни единого слова в течение долгих минут.

Мотоциклист заглянул в приоткрытую дверь, чтобы посмотреть, как там они. Отражения матери и дочери он увидел в зеркале над раковиной. Присев в ванной, Стефани нежно терла Зоэ губкой. Она распрямилась, чтобы взять шампунь. У нее были широкие плечи, узкий мускулистый торс и маленькая грудь со светлыми сосками. На кончик носа скатилась капелька воды, Стефани стерла ее тыльной стороной ладони. Руки ее были в мыльной пене.

Мотоциклист про себя отметил, что на нее приятно смотреть и что это, возможно, последняя обнаженная женщина, которую он видит в жизни. Он задумался о том, куда его, к черту, занесло, что он здесь делает со своим пистолетом, почему держит в заточении этих людей, зачем вторгся в их личную жизнь. Он буквально перешел в зазеркалье, стал аватаром подпольного мира, жестокого, хаотичного, беззастенчивого, который врывается в жизнь каждого без приглашения под предлогом радения за общее благо. Мира невидимого. Теоретически.