Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 - Саша Токсик

с происходящим в этой. Изменения пока отмечены курсивом. )

— Говорить надо так, словно держишь во рту горячую картошку… "Вхат… вхат из ит?" — объясняет кому-то староста Алла Кущина.

Иногда мне кажется, что "русский-школьный" диалект завезли на территорию нашей страны ещё в начале двадцатого века либо недобитые интервенты, либо прогрессивные журналисты вроде Дин Рида. С тех пор он развивался параллельно оригиналу, мало где с ним пересекаясь.

Самое забавное — это снобизм самих "иностранок", как с гордостью именуют себя школьные училки инглиша. "Настоящий англичанин тебя бы не понял…".

Где, скажите мне, Аллочка Кущина может в эти времена встретить настоящего англичанина? В гостинице "Интурист"?!

И пойдут потом туда такие бывшие отличницы и комсомолки… И встретят… "Америкен-бой… уеду с тобой…".

Кстати, если с Кущиной снять дурацкие очки, и хорошенько её расчесать… Стоп! Гоню от себя крамольные мысли. Моя личная жизнь и так, едва начав приносить удовольствие, постепенно запутывается.

Вон Лиходеева уже бросает косые взгляды. Только страх перед экзаменом мешает ей устроить разборки прямо здесь и сейчас. "Где ты шлялся, кобель?!" — сурово вопрошают ее глаза.

Подчеркнуто игнорирую. У нас тут серьёзное мероприятие как-никак, Нечего балаган устраивать на потеху публике.

Английский, между прочим, единственный предмет, который Лиходеева знает неплохо. Сейчас она стоит у стеночки в стороне от всех и что-то тихо шепчет про себя. Только губы движутся. То ли неправильные глаголы повторяет, то ли проклятья в мой адрес посылает. Не вовремя вспоминается про бабку-ведьму.

Одиночество школьной принцессы бросается в глаза. Девчонки поглядывают на нее с любопытством.

К Лидке подруливает Копчёный. По случаю экзамена, он наряжен в пиджак с галстуком. Даже лихие неформальские патлы прилично расчёсаны. Он вальяжно опирается о стену, нависая над тонкой фигуркой. Говорит что-то. Лидка шипит в ответ.

Копченый удивлён. Он привык к другому обхождению. Склонив голову, он шепчет что-то Лидке на ухо.

— Иди на хрен, дебил! — говорит Лиходеева громко и разборчиво, — и ты сам, и твои друзья-утырки! Ты хотя бы что-то полезного в своей жизни сделал, дегенерат?! Только и знаешь, что самогонку жрать и пыль колхозную штанами мести. В говне родился, в говне и сдохнешь!

Лидка отрывается от стены и, сжав пальцы в кулаки, в мёртвой тишине уходит.

— Реветь пошла, — заключает Женька. — Чего это она?

— Понятия не имею, — пожимаю плечами.

— Влюбилась, наверно, — делает он неожиданный вывод.

Бубнёж в коридоре возобновляется с новой силой. Обсуждают Лидку, Копчёного, его приятелей. Судя по взглядам, меня тоже.

Особенно не нравится мне взгляд Копчёного. В нём ненависть и ни капли разума.

— Пошли, — хлопаю Женьку по плечу.

— Что, первыми? — пугается он.

— Перед смертью не надышишься.

Англичанка в кабинете удивляется не меньше, чем Женёк. Видимо, раньше мы в такой храбрости замечены не были. Вслед за нами в кабинет заскакивает, Аллочка и ещё две девушки заумного вида, имён которых я не знаю и не вижу причин узнавать.

Крохотный кабинет английского завален цветами. За учительским столом восседают сразу трое. По правую руку от худой, огненно-рыжей англичанки скалой возвышается Степанида. С другой стороны её подпирает классуха, которая сверлит вошедших подозрительным взглядом.

Женьке достаётся несложный билет с текстом про семью и увлечения. "Ай хев э мазе, э фазе, э дог энд литл систер". Радостно сопя он принимается за перевод.

Моя тема — любимые книги и фильмы. Хуже вариант я вытащить не мог. Мало того что я плаваю в кинематографе той эпохи. При этом абсолютно не помню, в каком году какой фильм вышел.

Верит ли уже слезам Москва? Улетел ли в Ленинград Женя Лукашин? Дурят ли голову боярам первые советские попаданцы, завхоз Бунша и обаятельный жулик Жорж Милославский? Понятия не имею!

А названия? "Кавказская пленница" — это что? "Кавказ призонер-герл"? А "Операция "Ы"?

— Можно? — в кабинет просовывается голова Лиходеевой.

Нос у неё покраснел, веки припухли. Точно, ревела.

— Подожди, пока кто-нибудь выйдет, — сухо бросает "англичанка". — Лиходеева, закрой дверь с той стороны, — добавляет она, видя, что Лида и не думает уходить.

— Пусть девочка зайдёт, — неожиданно роняет Степанида, — места ещё есть.

По слащавой улыбке директрисы понимаю, — она прикормлена колбасой. Злые взгляды двух других педагогинь показывают, что их ценным ресурсом обделили. Лиходеева-старшая знает, на кого делать ставку.

Лида проходит мимо, обдавая запахом духов, и садится точно за мной.

— Алик! — она тычет мне в спину ручкой. — Алиик! Аааалик!

Больно, блин!

— Чего тебе?!

— Нам надо поговорить!

— Ты офонарела?! — не выдерживаю, — здесь?!

— А где? — шипит она, — дома ты не бываешь.

— Ветров! — сурово говорит англичанка, — Лиходеева! Сейчас выйдете оба!

— Альберт, прекрати болтать, — Степанида игнорирует вторую фамилию, укрепляя мои подозрения. — Ты всех отвлекаешь!

Тычки в спину продолжаются.

— Алик… Аааалик…

Ненормальная. Меня бесит и в то же время восхищает её решительность. Вот что значит цельная натура. В голове всплывают образы для фотосессии, к сожалению, слишком откровенной для советской действительности.

— Лида, я зайду к тебе сегодня вечером, — шепчу, не разжимая губ.

Ещё не хватало из за этой фурии с экзамена вылететь.

— Точно?! Не врёшь?!

Точнее некуда. Я сам собирался наведаться к Лиходеевой в гости. Даже повод начал выдумывать, а тут она сама постаралась.

— Точно.

— Ну, смотри… если не придёшь… я тебя…

Хрясь! Узкая ладонь англичанки звонко припечатывает стол, мешая узнать, чем именно грозит мне обман темпераментной особы. Придушу… отравлю… зацелую и буду любить до самой смерти… Чёрт, не знаешь, что страшнее.

Первой отвечает Аллочка Кущина. Она бодро тарахтит про "Ландон из зе кэпитал…", эротично держа рот полуоткрытым. Воображает там картофелину. Англичанка одобрительно кивает. По закону подлости именно зубрилкам достаются самые лёгкие билеты.

Толкаю следом Женька. Главное правило для таких случаев — не успеть испугаться. Он выходит к доске. Англичанка бледнеет, оглядываясь на Степаниду. Кажется, она волнуется больше него.

Женёк медленно, но уверенно продирается сквозь текст. Лицо училки светлеет. Её губы шевелятся, словно она проговаривает каждую фразу вместе со своим внезапно обретшим голос учеником.

Не с языком у Женьки были проблемы, а с самооценкой. Любимый метод советской педагогики — выставить на "поржать" перед всем классом убил её напрочь. Но теперь "волшебная таблетка" от "ударенного током" Алика возвращает Женьку уверенность в себе.

У приятеля большое семейство. Под одной