100 великих русских путешественников - Николай Непомнящий

В октябре «Камчатка» направилась к Гавайским островам. Встречаясь с гавайцами, Головнин был прост и внимателен и пользовался у них расположением.

В 1821 г. капитан-командор Головнин был назначен помощником директора Морского корпуса. На новом посту он проявил исключительную заботу о подготовке высококвалифицированных морских офицеров.

В 1823 г. В.М. Головнин стал генерал-интендантом флота; в его ведении находились все верфи и береговые здания Адмиралтейства. И на этом поприще он также отдавал все свои силы и огромный опыт строительству флота на Балтийском и Белом морях. Обладая глубокими познаниями в различных областях военно-морского дела, он лично наблюдал за постройкой и вооружением кораблей.

В 1827 г. в подчинение Головнина были переданы Кораблестроительный, Комиссариатский и Артиллерийский департаменты. Все свои силы Василий Михайлович отдавал укреплению отечественного флота; в течение семи лет на балтийских и архангельских верфях было построено двадцать шесть линейных кораблей, двадцать шесть фрегатов и множество мелких судов. Многие из этих кораблей покрыли себя неувядаемой славой в Наваринском и Синопском сражениях.

В.М. Головнин умер в чине вице-адмирала летом 1831 г. Всю свою жизнь Василий Михайлович посвятил служению своему народу, возвышению и укреплению военно-морских сил России.

Среди довольно большого числа путешественников-любителей, посетивших Эфиопию в начале XX в., наиболее известен поэт Н.С. Гумилев, приезжавший сюда дважды: первый раз – просто как путешественник-любитель, а вторично – в качестве представителя Российской академии наук для сбора этнографических коллекций и записи фольклора. Эфиопия произвела на русского поэта огромное впечатление. Он посвятил ей дневниковые очерки и множество поэтических произведений. Два его стихотворных сборника, «Шатер» и «Под чужим небом», были целиком навеяны эфиопскими сюжетами.

Описывая свои эфиопские странствования, Николай Степанович Гумилев особенно подчеркивал, что последнее путешествие в Абиссинию в 1913 г. он совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Академией наук. Помощником он выбрал своего племянника Н.Л. Сверчкова, любителя охоты и естествоиспытателя, не боящегося лишений и опасностей. После обсуждения в Музее антропологии и этнографии был принят маршрут из порта Джибути в Баб-эль-Мандебском проливе в Харэр, один из самых древних городов Эфиопии, а оттуда с караваном по юго-западу страны.

«Право, приготовление к путешествию труднее самого путешествия», – восклицал Гумилев-поэт. Но как исследователь он скрупулезно изучал район будущего путешествия, готовясь делать снимки, записывать легенды и песни, собирать этнографические и зоологические коллекции.

Благодаря трудам Николая Степановича в Эфиопии удалось собрать и доставить в Петербург богатую коллекцию. В его сборнике «Шатер» встречаются такие строки:

Корреспонденту журнала «Вокруг света» В. Лебедеву довелось пройти по следам Н.С. Гумилева уже в наше время. Вот его рассказ.

– Как только пароход «Тамбов» подошел к Джибути, к борту причалила моторная лодка. Для Гумилева это было нечто новое, ибо ранее он переправлялся на берег яликом, где на веслах сидели мускулистые сомалийцы. К тому же теперь порт был связан с глубинными районами Эфиопии железной дорогой, поезд ходил в Дыре-Дауа даже два раза в неделю.

Дыре-Дауа возник как транспортный центр во время строительства дороги, примерно на полпути между Джибути и Аддис-Абебой.

По горным тропам через Харэр караваны неделями пробирались к морю: вначале поклажу везли ослы, и лишь позднее можно было пересесть на верблюдов. Купеческие караваны часто подвергались нападению разбойничьих шаек.

Когда едешь сейчас в маленьком вагончике по этой узкоколейке, нелегко представить, как долго и трудно ее вели через Данакильскую пустыню, пробивали многие туннели. Шпалы – чтобы их не съели термиты – укладывали железные.

Итак, в путь. Небольшая экспедиция усаживается в вагоны второго класса в предвкушении, что часов через десять будет уже в Дыре-Дауа. Да, путешествие в вагоне гораздо удобнее, чем многодневная качка на спине «корабля пустыни». Мелькают коричневые контуры гор, из окна вагона видно, как в отдалении проносятся крошечные газели – дик-дики. На обочине – опирающиеся на копья данакили с всклокоченными шапками волос.

Хотя паровозы носили громкие названия вроде «Слон» или «Буйвол», они, к сожалению, далеко их не оправдывали. На подъеме поезд полз как черепаха, а перед могучим паровозом два гордых кочевника посыпали песком мокрые от дождя рельсы.

Приключения еще только начинались. Примерно на полдороге поезд и вовсе остановился, впереди на десятки километров путь был размыт, рельсы буквально повисли в воздухе. Здесь путники убедились, что окрестности по-прежнему небезопасны. Стоило отойти от поезда километра три, перевалив за каменистый холм, как вслед бросились ашкеры – солдаты охраны, размахивая руками и что-то выкрикивая. Оказалось, что кочевники устраивают засады и могут напасть или просто метнуть копье, особенно в безоружного. Солдаты отвели путников к поезду, тщательно осматривая заросли кустов и груды камней.

Позднее путешественники могли убедиться, какой они подвергались опасности, наблюдая, как ловко и метко бросают копья кочевники, пронзая ими на лету даже самые мелкие предметы.

По рассказам верного Н.Л. Сверчкова, его спутник не всегда соблюдал осторожность, общаясь с местным населением. Эмоциональный Гумилев мог нарушить правила восточной дипломатии. Однажды он даже отобрал у местного судьи трость, полагающуюся ему по чину. Правда, вежливый судья не преминул подарить злополучную трость, чем конфликт и исчерпался.

Несомненно, Николай Степанович Гумилев был человеком мужественным – во время Первой мировой войны он стал кавалером двух солдатских Георгиев. Да иначе и не отправился бы он в африканское путешествие, полное лишений и опасностей. Но все же его поступки иногда выходили за рамки благоразумия. Так, переправляясь через реку в подвешенной на канате корзине, он забавы ради начал раскачивать корзину над кишащей крокодилами водой. Едва путешественники успели ступить на противоположный берег, как подмытое водой дерево, к которому был привязан канат, упало в реку.

Долгое ожидание было не свойственно характеру Гумилева: он сгорал от нетерпения побыстрее попасть в глубь страны. Когда для починки пути прибыл рабочий поезд, Гумилев, не дожидаясь окончания ремонтных работ, отправился вместе с почтовым курьером на дрезине для перевозки камней по неисправленному пути. Сзади для охраны поместились ашкеры, а рослые сомалийцы дружно взялись за ручки дрезины, выкрикивая в такт «Ейдехе, ейдехе» (местный вариант «Эй, ухнем»). И экипаж взял курс на Дыре-Дауа.