Казино - Олег Андреев

Потом он приоткрыл входную дверь и вставил снаружи в личинку английского замка подходящий ключ из своего набора отмычек – так и есть, тот блокировал замок, не позволяя открыть его изнутри.

– Спите спокойно, дорогие товарищи, – пожелал телам Витя, тихонько захлопнул дверь и отломил вороток ключа в замке.

«Теперь ему придется повозиться и пошуметь, чтобы выйти, – подумал он, соединяя провода в щите. – Если старик, конечно, решится на это».

Когда Иншаков спускался в лифте, в квартире Телегина весело гремел джаз.

– Диспетчерская? – сказал он в решеточку микрофона на стенке кабины. – Это из двадцатой квартиры. Да, ваш мастер все уже наладил и ушел. Спасибо ему большое. Нет, это не Телегин говорит, а его племянник. Дядя дома отдыхает.

Бедный Александр Никитич очнулся не скоро – сказалась почти двойная доза коварного импортного газа, полученная им. Он чувствовал страшную головную боль, усиливаемую громыханием музыки. Попытка открыть глаза вызвала тошноту, но он все-таки сделал неимоверное усилие и разлепил веки.

За его вытянутыми ногами стоял высокий зеркальный шкаф, в дверце которого отражались ребристые подошвы его рабочих башмаков.

«Нехорошо на постели в ботинках-то, – подумал он. – Зинаида ругаться будет».

Чуть левее в зеркале отражалась женская, судя по длинным растрепанным волосам, фигура, лежащая на спине лицом к нему.

«Какая Зинаида? – взорвалось в его пробуждающемся мозгу. – Где это я?!»

Он повернул голову влево и заорал в полный голос, все равно заглушённый грохотом джаза. Прямо на него уставилось лицо мужчины с выпученными в смертельном ужасе глазами, которые блестели сквозь пряди длинных волос. От страха Маринин скатился на пол и оказался на четвереньках, соображая, что же произошло.

Он потряс головой, словно прогоняя страшный сон, и снова взглянул на лежащего. Тот не шевелился.

«Мертвяк! И, похоже, убитый», – работал с трудом пробуждающийся от забытья мозг электрика.

Маринин начал мучительно вспоминать, с кем и сколько выпил, но вспомнил только лицо и спину парня в лифте по дороге на вызов и – провал, как после пятого стакана. Александр Никитич почмокал губами, анализируя, что пил накануне, но понял, что со вчерашнего – ни капли. Во рту было отвратно, но совсем по-другому. Ему вспомнилось короткое шипенье газа перед его падением в черноту.

«Отравил из баллончика, чтобы инструменты мои стибрить. И зачем я, дурак, вольтметр свой немецкий из чемоданчика не выложил? – загоревал Никитич, но тут же увидал свой любимый потертый „дипломат“ с инструментами. – Слава богу, цел, а вон и ватничек мой валяется».

Потом он поднял голову и наткнулся взглядом на лежащий совсем рядом труп.

«Трупак, точно, – убедился Никитич, обогнув на карачках кровать и щупая пульс у тела. – Значит, вот что нужно было тому парню – списать на меня убийство. Небось сейчас и менты нагрянут. Бежать надо!»

Он натянул робу, подхватил «дипломат» и рванул к дверям. Два замка мягко открылись, а третий – ни с места. Старик чуть не заплакал. Потом он подошел к окну и понял, что на этом пути отступления нужно быть или альпинистом, или самоубийцей. Мелькнула мысль, что это и есть выход из всей его безрадостной жизни, но он отогнал ее – ведь у него все-таки Зинка и Васька-Стояк.

Вспомнив о двух своих близких существах, Никитич перевел дух и решил действовать.

Он подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Зинаида подошла не сразу – небось не хотела отрываться от своего любимого сериала.

Наконец в трубке раздалось ее недовольное «але».

– Зин, слушай и не перебивай. Срочно иди на двор и пригласи к телефону Стояка.

– Ты че! – заорала супруга. – Уже среди рабочего дня стал нажираться? Дура я – последние деньги на «наркодел» трачу, а он опять за свое!

– Зин, да не пил я! Вот послушай: эмпириокритицизм.

– Повтори!

– Эмпириокритицизм, – еще более внятно произнес Никитич их контрольное слово, по которому Зина не хуже трубочки доктора Раппопорта определяла степень его опьянения.

– Точно не пил, – разочарованно согласилась она. – А на кой хрен тебе Стояк-то сдался – за бутылкой послать?

– Нет. Влип я в историю, Зина, – почти заплакал благоверный в трубку. – И только Вася меня может выручить. Зови скорей!

Зинаида поняла, что дело и впрямь серьезное – муж никогда не плакал до третьего стакана.

– Ладно, щас посмотрю. Перезвони через пять минут.

Больше пяти минут не требовалось, потому что Васька-Стояк, верный единственный друг Александра Никитича, получил свое прозвище как раз за то, что постоянно стоял с утра до вечера в середине двора, ожидая, пока кто-нибудь из дружков пройдет из магазина с оттопыренным карманом и пригласит его в подъезд, а то и в дом – на полстакана.

Свою старшинскую милицейскую пенсию Вася пропивал за неделю, а потом вставал на пост. Ему наливали из уважения к прежним заслугам и в благодарность за его теперешнюю услужливость – не было ни одной погрузки-разгрузки во дворе, в которой бы он не поучаствовал бесплатно. Закусывал мало и потому был очень худ. Ученая дама с седьмого этажа как-то назвала его за это «стоиком», и он навсегда превратился в Стояка.

Никитич перезвонил через четыре минуты, и трубку снял Вася.

– Вась, друг, поднимись в двадцатую квартиру в первом корпусе и посмотри, что там с замком – меня внутри заперли. Только делай все по-тихому, иначе мне конец.

– А что случилось? За что тебя?

Пришлось коротко, без передачи Зине, чтоб та сдуру не запаниковала, рассказать, в чем дело.

– Та-ак, – сказал, выслушав, Стояк. – Дело темное. Пусть твоя меня освежит.

– Передай ей трубку. Зин, у меня в сливном бачке чекушка «Истока» плавает – налей Василию, – вынужденно раскрыл свою тайну Маринин. – Нужно для дела! Да он при тебе выпьет – мне не понесет, поняла?

Просветленный Стояк поднялся к телегинской квартире, увидел обломок ключа в замке и коротко велел в дверь позвонить домой.

– Понял, – глухо донеслось изнутри.

Через некоторое время Никитич снова набрал свой номер.

– Там ключ заломанный торчит. Так не вытащить. Я сейчас смотаюсь к себе – у меня там есть клещи зубные, спер я их в прошлом году, когда мне зуб почти без наркоза драли. Теперь пригодятся. Жди, – обнадежил его старшина запаса.

Скоро друзья встретились в прихожей роковой квартиры.

Стояк профессионально осмотрел место происшествия и тело жертвы.

– Перед тем как задушить, он его оглушил сперва. Видишь, рассечение на голове, – установил «следователь». – Киллер, мать его… Ты его хоть запомнил в лифте-то?

– Знаешь, так не запомнил бы, а как все это случилось – лицо его стоит перед глазами. Так меня под монастырь подвел, гад. Пойдем отсюда, Вась.