Продана - Вера Эфрон

– Да, верю, – ответила я просто.

– Все это слова, пустая болтовня. «Не смотри им в глаза», – передразнила она меня. – Жди меня! Просто смешно!

Может, это и было смешно! Но как вылечить раны, сидящие глубоко в каждой из нас?

Мой доктор-психолог пытается объяснить поведение Марата дурным прошлым.

– Его, может быть, бил отец, – сказала она мне. – Или еще хуже: не исключено, что он был объектом сексуального насилия.

Но мне-то не легче от того, что он страдал в детстве. Какой толк в том, чтобы смотреть на мужчин другими глазами? Увидеть в мужчине достойную сожаления жертву? Какая же он жертва, если ежедневно брал меня силой и избивал?

– Если простить сердцем, можно понять и умом, – сказала мне докторша.

Это было похоже на строку из Библии. Я не верю в Бога и не думаю, что Марат или Радик верят в Него. Бабушка иногда рассказывала мне о Библии, но сама она никогда ее не читала. И она не ходила в церковь. Да и церкви-то поблизости не было. При советской власти все церкви разрушили. Те, что остались, использовали как склады. В них хранили картошку. В Петербурге были церкви, но ездить туда было слишком далеко. Правда, лет пять назад в соседней деревне построили храм, чьи золоченые купола только подчеркивали убожество прилегающих к нему домов, но бабушка туда не ходила.

– Кто-то же должен за коровами присмотреть, – ворчала она, когда я поинтересовалась, почему она ни разу не была на службе.

Тем не менее у нас в доме была пара икон, которые достались бабушке от соседки. Они стояли на полке в кухне. И еще бабушка всегда красила яйца и пекла куличи на Пасху. Мне нравились куличи и нравилось красить яйца. Когда мы готовились к Пасхе, бабушка рассказывала мне о рае и аде, об Адаме и Еве, об Иисусе и его Отце. Только я никак не могла взять в толк, почему Отец заставил страдать своего Сына на кресте, почему Он не помешал этому. Бабушка тоже не могла дать мне ответ. Я спрашивала ее, знала ли она еще какие-нибудь истории про Иисуса, но она отвечала отрицательно. Она знала только, что Иисус учил людей прощать друг друга и не делать друг другу зла.

Как я поняла, в Бога бабушка не верила. И я тоже не верю. Я не могу простить людей, которые сделали мне больно, которые видели во мне только тело, на котором они могли зарабатывать деньги. Я не такая добрая, как Христос, и не могу простить тех, кто меня унижал.

– Никогда, – сказала я докторше. – Никогда. Никогда я их не прощу. Если бы я была немного сильней физически, я бы отрезала их грязные члены и засунула им в задницу!

После моей вспышки докторша долго сидела и не знала, что сказать. Потом она сказала нечто такое, что я не могу забыть. Она сказала:

– Именно это делает нас, людей, похожими на Марата.

– Что именно?

– Гнев и желание мести. – Она посмотрела мне в глаза: – Ты хочешь быть такой же, как Марат?

Я не ответила. Я вообще ничего не хотела. Я хотела только, чтобы меня оставили в покое. У меня не было больше сил бороться. Я сидела в своей комнате в дурдоме, уставившись на вышитое вручную покрывало, похожее на бабушкино, и плакала. Я не хотела вспоминать, но воспоминания приходили сами.

Я помню, как провалился мой план обратиться в полицию. Я помню, как горько мне было, когда я оказалась на борту парома, плывущего в Швецию. Я лежала на кровати, утопив голову в подушку, и плакала. Простыня в каюте была чистой и белой, как снег, и приятно пахла. Как будто я очутилась в раю после вонючей бани но это ощущение мне нисколечко не помогло. Я впала в истерику.

Я хотела заявить на КПП о том, что паспорт не мой и что меня зовут вовсе не Надей Ковалевой. Но я не сделала этого. Я просто испугалась. Именно в тот момент, когда полицейский сравнивал мою внешность с фотографией в паспорте, я так испугалась, что не смогла произнести ни слова. Я стояла и улыбалась как дура, как полная дебилка. Страх, который я пыталась подавить в себе все время, пока мы ехали на морской вокзал, вылез из желудка и начал снова расти. Он рос и рос и заполнил все мое существо. У меня даже колени дрожали, так мне было страшно.

Полицейский спросил меня о чем-то по-литовски, но я не поняла. Тогда он снова посмотрел в паспорт и спросил на русском языке:

– Ты едешь только в Швецию или проследуешь дальше?

– Нет, – удалось мне выдавить из себя.

Он закрыл паспорт и отдал его мне. Я стояла и смотрела на него.

– Приятного путешествия, – сказал он и нажал на кнопку. Калитка открылась, и я оказалась на пароме.

Я не хотела идти, мне хотелось крикнуть, что у меня чужой паспорт, что меня продали в рабство, что я не хочу быть проституткой…

Но я промолчала. Я стояла на полусогнутых ногах и смотрела на полицейского. Не выпускай меня, помоги! – рвался из меня крик, но его никто не услышал.

Я положила паспорт в карман и послушно пошла в направлении нового ада. За мной следовала Татьяна потом Радик, с нами поехал все-таки он. Марат ждал нас на палубе.

– Ты опять бузишь, паршивая сволочь, – прошипел он. – Смотри, вышвырну ночью с палубы! В море тебя точно никто не найдет!

Я знала, что он может это сделать. Это не было пустой угрозой.

Двигатели судна работали ритмично, выбивая под нами в такт: Шве-ци-я, Шве-ци-я. Я сидела на койке и думала о том, что нас ждет в будущем. Мы плыли из Клайпеды в Карлсхамн, небольшой город на юге Швеции. Об этом сообщала брошюра, лежавшая на столе. Я полистала ее. Из брошюры я поняла, что мы должны прибыть туда утром. Всю ночь нам, по всей видимости, предстояло работать. Когда мы в сопровождении Марата шли в каюту на нижней палубе, на нас с Татьяной бросали похотливые взгляды дальнобойщики.

Я чувствовала себя усталой, выжатой как лимон и голодной. Я так устала, что не могла пошевелиться, а только сидела на койке, подобрав под себя ноги. К тому же я заболела морской болезнью.

Шве-ци-я, Шве-ци-я, стучали моторы, нагоняя на меня дремоту.

Дверь каюты открылась. В дверях стоял Марат и ухмылялся. Он смотрел на Татьяну. Таня сидела на своей койке и наводила марафет. Из обычной девчонки она превращалась в типичную проститутку. Темные тени наложенные на веки, делали ее глаза какими-то рысьими. Она взглянула на Марата и скривила накрашенные губы. Помады было столько, что губы казались грязными.

Марат перевел взгляд на меня, и я почувствовала, как внутри меня все сжалось. К счастью, я уже успела привести себя в порядок, иначе получила бы выволочку. Но мои нос и глаза свидетельствовали о том, что я плакала. Нос распух и покраснел, глаза тоже были красными.

– Ты чего расселась, блин, – зашипел на меня Марат, закрывая дверь.

– У меня месячные, – попыталась объяснить я и тут же получила пощечину.

– Да мне это по херу! Ты что, сука гребаная, возомнила себя в шикарном круизе? Пойдешь работать!