Казнь на Вестминстерском мосту - Энн Перри

— Да-да, наверное. Это тот вопрос, который меня совершенно не интересует. Но некоторые женщины очень горячо отстаивают это право. Поведение мисс Тейлор — пример их… их пренебрежения правилами, принятыми в обществе.

Питт всеми силами старался сохранить на лице заинтересованное выражение.

— Действительно, это выглядит как минимум неблагоразумно, — сказал он.

— Неблагоразумно? — На мгновение глаза Хелен расширились, а руки замерли.

— Это на корню погубило те результаты, которых они хотели достичь, — пояснил инспектор.

— А как могло быть иначе? Ни один здравомыслящий человек даже помыслить не может о том, что они преуспеют!

— Так кто, по вашему мнению, угрожал вашему отцу, миссис Карфакс?

— Женщина, одна из тех, кто хочет дать себе подобным право голоса. Он возражал против этого, знаете ли.

— Нет, не знаю. Но наверняка он придерживался того же мнения, что и большинство в парламенте и по всей стране. Подавляющее большинство.

— Конечно, мистер Питт. — Хелен аж дрожала — настолько велико было владевшее ею нервное напряжение. Она сильно побледнела, и ее голос понизился до шепота. — Мистер Питт, я не говорю, что они в здравом рассудке. Действия человека, который пошел на такое… на то, что сделали с моим отцом и сэром Локвудом Гамильтоном, невозможно объяснить здравомыслием.

— Да, миссис Карфакс. Сожалею, что потревожил вас. — Томас извинялся за то, что оказался свидетелем ее страданий, а не за то, что попросил ее обосновать свое предположение. Если Хелен этого не понимает, не важно, главное, что она знает, что он сочувствует ей.

— Я ценю вашу… вашу тактичность, мистер Питт. Непозволительно, чтобы я и дальше занимала ваше время. Спасибо, что так быстро откликнулись.

После своего ухода инспектор пребывал в глубокой задумчивости. Возможно ли, чтобы какая-то женщина, борющаяся за справедливость в избирательном праве, перерезала горло двум депутатам парламента только потому, что те принадлежали к подавляющему большинству, которое считает ее идеи несвоевременными и даже нелепыми? Все это выглядело полнейшим безумием. Однако Хелен Карфакс отметила, что подобные действия мог совершить только тот, у кого голова работает по-другому, не так, как у других, и что в данном случае повод не имеет значения.

Томас поймал себя на том, что в своих размышлениях то и дело возвращается к Джеймсу Карфаксу, чьи мотивы понять было гораздо проще. Ему захотелось как можно больше узнать о нем, выяснить, есть ли что-нибудь под внешней оболочкой капризного и ограниченного молодого человека, каким его описывал Барклай Гамильтон, или возмущенного, мечущего громы и молнии мужа, каким видел его сам Питт.

Примерно в половине пятого Томас подал свою визитную карточку горничной в кенсингтонской резиденции леди Мэри Карфакс и спросил, не соблаговолит ли госпожа уделить ему полчаса ее драгоценного времени в связи с недавним жестоким убийством Вивиана Этериджа, Д. П.

Горничная вернулась с сообщением, что инспектор может подождать в передней и что госпожа примет его, когда сочтет нужным.

Леди Мэри решила «помариновать» его три четверти часа на тот случай, если он вдруг подумает, будто ей больше нечем заняться. Когда же любопытство одержало над ней верх, она перешла в малую гостиную, расположилась в ярко-розовом кресле со стеганой обивкой и велела горничной привести к ней гостя. На стенах висела парочка приятных пейзажей, а также множество фотографий и семейных портретов. Как минимум на дюжине из них отображался путь Джеймса Карфакса от младенца до вдумчивого, застенчивого молодого человека, обнимавшего мать за плечи.

Свой невысокий рост леди Мэри Карфакс компенсировала царственной осанкой. Она сидела в кресле с абсолютно прямой спиной и, естественно, не поднялась, когда в комнату вошел Питт. Ее вьющиеся от природы седые волосы были уложены в высокую прическу. В молодости она, вероятно, слыла красавицей, с возрастом черты ее лица не утратили изящества, а кожа — гладкости, однако за прошедшие годы во взгляде ее серо-голубых глаз прибавилось холодности, щеки и подбородок обвисли, а некогда очаровательный ротик превратился в тонкую линию, и плотно сжатые губы говорили о внутренней безучастности, о безжалостности, которая, как показалось Питту, доминировала в ее характере.

Она даже не удосужилась кивнуть и лишь сухо процедила предложение присесть.

— Благодарю вас, леди Мэри, — сказал Питт, усаживаясь напротив нее.

— Итак, что я могу для вас сделать? Я имею определенное представление о политической ситуации, но сомневаюсь, что смогу сообщить вам нечто полезное об анархистах, или революционерах, или оппозиционерах.

— Ваша невестка, миссис Джеймс Карфакс, считает, что ее отцу угрожала женщина, которая борется за то, чтобы женщинам было предоставлено право голосовать во время парламентских выборов.

Одна из сурово сведенных бровей слегка изогнулась.

— Боже мой! Я, конечно, знала, что все эти феминистки — наглые создания, лишенные человеческих чувств и утонченности, которые присущи женщинам. Но, должна признаться, до настоящего момента мне и в голову не приходило, что они могут быть настолько безумны. Естественно, я настоятельно, с самого начала, советовала мистеру Этериджу не проявлять к ним жалости. Это противоестественно для женщины — стремиться к влиянию в общественных сферах. Природа не наделила нас бесцеремонностью, нам там не место.

Томас был крайне удивлен.

— То есть вы хотите сказать, что в какой-то период он благосклонно относился к тому, чтобы предоставить женщинам избирательное право?

На ее лице было написано отвращение.

— Я не уверена в том, что он зашел бы так далеко! Он действительно считал, что существует немало аргументов в пользу того, чтобы женщины, достигшие определенного возраста и обладающие определенным уровнем достатка — нет, не любая женщина! — могли голосовать на выборах в местные советы и в отдельных случаях иметь право опеки над своими детьми, если они живут раздельно с мужьями.

— Определенный уровень достатка? А как насчет остальных, более бедных женщин?

— Да вы шутите, мистер… как, вы сказали, ваша фамилия?

— Питт, мэм. Нет, я просто интересуюсь, каковы были взгляды мистера Этериджа.

— Они были несвоевременны, мистер Питт. У женщин нет образования, они не разбираются в политике или в государственных делах, они не знают законов и почти ничего не понимают в финансах, кроме тех, что находятся в рамках ведения домашнего хозяйства. Вы можете представить, какого сорта людей они избрали бы в парламент, если бы имели право голосовать? Спустя какое-то время оказалось бы, что нами правит романист или актер! Разве кто-то может воспринимать подобные идеи всерьез? Если мы проявим глупость и слабость в домашних вопросах, это станет началом конца империи, и от этого пострадает весь христианский мир! Кто может желать такого? Естественно, никто.