Исток зла - Александр Афанасьев

— Кто? Скажи мне, кто?

Умирающий что-то сказал — что именно, Мантино потом не вспомнит, — на непонятном гортанном языке, потом по его телу прошла судорога, другая…

Всё…

— Сэр… — снизу, со станции поднялись полицейские.

— Оперативная группа! — МакДугал с ходу бросился на полицейских. — Это наше дело. Обеспечьте охрану места преступления!

— Сэр, вообще-то он был на станции метро, — сказал один из полицейских.

— Он не вошел в нее, это федеральное дело![28]

Мантино поднял голову, огляделся по сторонам. Чемоданчика, с которым Рафья Латиф прилетел из Берлина, не было.

— Мак, чемодан! Надо перекрыть станцию. Убийца забрал чемодан!

Копы из Метрополитан полис посмотрели на него со смешанным выражением сострадания и раздражения. Еще один федеральный придурок… сколько их развелось, а вот простую работу копов делать никто не хочет.

— Сэр, как вы это себе представляете? — скептически спросил старший из копов. — У меня тут пара тысяч человек в минуту проходит, а в час «пик» и того больше…

Кажется, я начинаю всё ненавидеть…

Врач, осмотрев меня, сказал, что несколько дней надо оставаться на базе. Оставаться на базе — это значит лежать, читать Чосера при свете лампочки в бетонном склепе, все украшение которого — это кровати, шкафчики да несколько постеров с голыми телками, приклеенных для оживления обстановки. Черт, мы, как крысы, прячемся в норах от обстрелов. Когда падает мина, всё чуть заметно вздрагивает, и ты тоже вздрагиваешь. Кстати, обстрелов тут не так много, как рассказывают. Местные — не дураки, они знают, что мы засечем огневую позицию радиолокатором и через минуту-две они получат ответный гостинец калибра шесть дюймов с воздушным подрывом. Поэтому они делают один-два выстрела из миномета и меняют позиции. Минометы здесь самодельные, сооруженные из куска трубы, их хватает на один-два раза. Мы их заливаем бетоном и выкладываем из них дорожки.

Вчера не сдержался, дал по морде одному парню, который посмел высказаться о нашей семье. Этот парень родом из Индии и не имеет никаких представлений о правильном, достойном джентльмена воспитании. Сейчас немного стыдно оттого, что я ударил, не предупредив, и от неожиданности он не смог ответить. Но если бы майор не встал между нами, не знаю, что было бы. Мне вынесли устное порицание и назначили три наряда по кухне после того, как поправлюсь.

Мы всё-таки вылезаем из своих нор. Когда заканчиваются полеты, мы вылезаем из этих проклятых нор и устраиваем прямо на поле игру в футбол. Или соккер, как называют ее заокеанские кузены. Я не знаю, зачем мы это делаем, может, для того, чтобы доказать всем, что мы еще живы? Но что можно доказать горам, плюющимся в нас смертью?

Мне пока нельзя играть, я просто наблюдаю. Хотели еще сыграть в крикет, но пока у нас нет ничего для этого. Мяч и тот едва раздобыли.

А сегодня утром привезли Джима. Черт, я его едва узнал. Он всегда был бесшабашным и бесстрашным, помню, как мы лезли через забор в школе для девочек. Этот чертов забор, его поставили специально для таких, как мы. Высотой десять футов, и еще у этого проклятого забора наверху пики, словно у копий, очень острые. Джим тогда посмотрел на нас и сказал: ну что, слабо? А потом полез первым. И пропорол руку. Черт, его рука была пробита насквозь этой пикой, но он не закричал, он высвободил руку и спустился вниз. Потом мы его кое-как перевязали и пошли обратно, ведь до корпуса было четыре с лишним мили. Утром он вышел на построение, и если бы мистер Блумингдейл не обратил внимания на следы крови на форме, ничего бы не открылось. А когда Джимми спросили, с кем он это все затеял, он сказал: я был один, сэр! Вот так вот.

Я был один.

А теперь эти твари убили его. Господи, как я их ненавижу! Я знаю, что враг есть враг, но как их можно наказать за то, что они убили Джима? Они боятся нас, они боятся открытых столкновений с нами, они знают, что мы сильнее, и тогда они бьют в спину, бьют из-за угла. Они обстреливают нас из минометов, чтобы напомнить нам: вот мы! Мы здесь! Мы никуда не уйдем, мы будем наносить удар за ударом, пока не добьемся своего! Они подкладывают мины и фугасы на дороги — подлая, злая война войн трусов и убийц. На таком фугасе и погиб Джим — майор сказал, что он проявил неосторожность, и я кинулся на него с кулаками за это. Чертова осторожность!

Я знаю, что это делают русские. Проклятье, зачем они это делают? Неужели они не могут сразиться с нами в открытом бою? Почему бы не выйти — нам против них. Кто бы ни погиб в этих боях, он погибнет достойно, как солдат, видя своего врага и имея возможность ответить! Они кричат на весь мир о своей храбрости, но на самом деле они подлые трусы, вот что!

Как я их ненавижу!

Весь остаток прошлого дня у них заняло оформление дела Рафьи Латифа. Сначала прибыли CST, Crime scene technicians, специалисты по сбору доказательств[29]. Честно пытались что-то найти, для этого едва не остановили движение на станции, но у них ничего не получилось. Пока хотя бы минимально перекрыли движение — по месту преступления прошло не меньше сотни человек, затоптав все, что только можно. Потом прибыли коронеры (OCME, Office of Chief Medical Examiner, офис главного медэксперта, так они назывались), немного полаялись — но труп забрала всё-таки CSI, поскольку в перспективе это дело виделось федеральным. Потом прибывший на место лейтенант полиции Нью-Йорка быстро вразумил подчиненных и заявил, что если федеральная структура имеет желание расследовать это дело, то он, лейтенант Реймс, ничего не имеет против этого. Надо — берите, расследуйте. Тем более — никаких перспектив, типичный CCF[30]. Копы эти дела называли витиевато: «Может быть, когда-нибудь мы и узнаем, кто это сделал». Ни один из опрошенных свидетелей не смог ни дать описание убийцы, ни заметить даже сам момент убийства. Надежды возлагались на камеры — дабы защитить имущество метрополитена от актов вандализма, везде понаставили камер. Но здесь их ждало самое большое разочарование. Камера была разбита, причем разбита она была буквально перед самым происшествием, повреждение камеры даже не успели зарегистрировать. Камеру сняли и отправили на экспертизу, труп Латифа увезла служба коронера на вскрытие. Внутри здания станции камера работала, но она могла дать только несколько тысяч возможных подозреваемых — и то, если убийца шел из метро или, наоборот, скрылся в метро. Поток людей был предельно плотный, центр города. Тем не менее пленку изъяли и отправили на экспертизу. Суть этой экспертизы заключалась в том, что особо мощный компьютер должен был построить фотороботы всех тех, кто прошел через вестибюль станции от плюс пяти до минус пяти минут до трагедии (взяли такое время, потому что убийце нужно было время сориентироваться) и попытаться опознать в одном из этих лиц известного террориста или подозреваемого в терроризме. Работа была аховая и, скорее всего, должна была закончиться ничем.