Горящий рукав. Проза жизни - Валерий Попов

Да никак! Природа прорывалась лишь кладбищами – если деревья, значит, оно! Так же оживляли пейзаж здания больниц с закрашенными белым окнами – и больше, увы, ничего. Радоваться больницам и кладбищам? Небогато, увы! А ты сделай что-то из этого! Правильно, что моя жизнь затонула, а то так бы и плескалась – на виду, но на мелком месте. А так, глядишь, все и образуется. Все нормально. Я сдал книжечку смешных рассказов в Детгиз, там были горестно-смешные впечатления моего детства. Тот же злосчастный рукав пальто, который загорелся, когда я хотел наладить "контакт с массами" и попытался курить. Воспоминания о телефоне-автомате, которые были тогда.

Однажды из него высыпалась горсть монет, и я, честный мальчик, не знал, что делать с ними. И, советуясь с людьми, которые были для меня авторитетом, все монеты прозвонил – так что нести на телефонную станцию, как я честно решил в конце, было уже нечего. Были воспоминания о двух атлантах, подпирающих балкон на Саперном переулке. Один из атлантов в ботинках, а другой почему-то без, и этой странной разницей я пытался рассмешить ребят.

А что здесь? И здесь можно найти твое – главное, ты сам себя не забудь! Замерзнув, но собравшись с духом, бодро сопя, я ехал обратно.

В первом моем рассказе шпион прячется в горе творога, и когда милиционеры эту гору творога съедают, он ныряет в гору масла. Чтобы писать такое – разве важно, где жить? И здесь есть такое! Я бодро озирался… Где?

Помню, я ехал через широкий длинный мост. Под ним сверкало бескрайнее море рельсов. Отсюда было километров пять до Московского вокзала, и тут товарные поезда рассортировывали, распихивали по степени важности на второй путь или на двадцатый. На краю рельсов, почти у горизонта, стояла белая двухэтажная будка с железным балконом, и из нее гулко доносилось: "Тридцать седьмой-бис на четвертый путь! Двенадцатый литерный на резервный путь!" Ну и что радостного в этом царстве железа? Я с тоской глядел из окна автобуса за край моста.

Под этот мост как раз с грохотом уходил длинный состав с красивым, золотистым сосновым лесом – на каждой платформе бревна лежали высокой горкой. Один вагон со стуком исчез, второй… десятый… тридцатый… последний! Увозят за границу наш лес!

И только я успел это подумать, как из-под того же края моста выскочил встречный поезд, точно с такими же бревнами на длинных платформах!

Я радостно захохотал. Мои любимые сюжеты не исчезли, нашли меня. Или я их?

Жизнь обеспечивала меня сюжетами. И какими! Однажды, помню, мы сидели с женой в нашей квартирке на болоте. За окнами – тьма. В стране – застой. Магазины пусты. Дочка в школу пошла, и приходится ей, малютке, на автобусе в школу добираться через эту пустыню – поблизости школы нет. И в субботу учится, когда даже рабочие отдыхают. Ну что за жизнь?

И вот теперь – все глаза проглядели. Подъезжают изредка автобусы к остановке на противоположном углу – мы даже привстаем на табуретках, чтобы, не дай бог, не проглядеть. Вываливается толпа – люди измятые, еще продолжают ругаться. Ее нет! Надо было поехать встретить ее у школы, но эта жена, лахудра, разве позаботится о чем? А ты – позаботился о чем-то? Полный завал. И на работе все чувствуют, что мысли мои заняты другим, и в этом "другом" тоже полная разруха! Все рассказы мои, посланные в редакции, неизменно возвращаются, иногда без комментариев, иногда с ними. Комментарии типа: "Перестаньте эту дрянь посылать, у нас уже экзема на руках от ваших рассказов!" И даже если бы деньги были – продуктовые магазины пусты! Из еды – только хек, большим кубом, купленным впрок, на балконе. Всю зиму серебрился, как айсберг, но теперь, с весной и оттепелью, стал расцветать всяческими оттенками – лиловым… синим… желто-ядовитым. Что делать?

И вдруг звонок в дверь. Мы кидаемся открывать, – как же это мы доченьку свою проглядели? – радостно распахиваем. Стоит злобная коренастая тетка. Вместо всех приветствий и разъяснений произносит:

"Ага!" – и, оттолкнув нас, врывается в квартиру. Мы с изумлением глядим, как она подбегает к нашим кроватям, срывает одеяла, разглядывает белье. И снова радостно восклицает: "Ага!" – и срывает наше белье, связывает в огромный узел. И направляется к двери… "Вы что?" – лепечем мы робко. "Вы взяли мое белье!" – злобно произносит она. "Когда?" Не ответив на этот вопрос, лишь гулко жахнув дверью, она выходит. Постояв неподвижно, мы с женой начинаем хохотать. Вот только этого штришка нам и не хватало для полного счастья!

– Вот видишь, все и устроилось! – радостно говорит жена, так, будто нам денежный перевод принесли, а не белье вынесли. – Ни-ся-во-о! Все будет нормально!

И этот бодрый сюжет, ясное дело, подарила она: в прачечной выясняется, что это она утащила чужой пакет!

– Ну, ты просто кладезь! – сказал я.

– Я стараюсь, Венчик, – скромно проговорила она.

Да. Старалась она! Однажды я оказался в больнице и попросил ее принести мне маленькое зеркальце. На другой день я услышал возле палаты грохот. Распахнулась дверь – и жена моя с нашим верным другом

Никитой вкатили с дребезжанием в палату старый трельяж, который раньше стоял у нас в прихожей.

– Вот, Венчик, как ты просил! – сияя, доложила она.

Все больные, а в основном были прооперированные, хохотали, придерживая швы. Нонна радостно поглядывала на них. Друг Никита вытирал пот.

– Все! Иди! – сказал я ей.

– Хорошая у вас жена! – сказал мне сосед, интеллигентный старик.

– Ну как сказать…

В некотором смысле, конечно, повезло. Истории с ней происходили то и дело. Когда я только поступил в секретный почтовый ящик, меня в первый же день вызвали в отдел кадров.

– Это ваша жена? – мне показали в окошко. – Откуда она знает наш адрес?

Место, конечно, знали все, тут работало большинство наших выпускников, но радостно махать рукой в окно отдела кадров – это могла только она!

По работе мне регулярно приходилось уплывать. Возвращался я поездом.

Он долго шел по унылым северным местам. Помню ночь, какую-то унылую станцию. Пустая платформа тускло освещена фиолетовым светом.

Проводник, зевая, стоял у вагона. Потом сделал шаг. Двумя пальцами выдернул из урны бутылку и поставил на площадку. Я смотрел с отчаянием в темноту за платформой. И вот из этого я хочу что-то сделать, что-то написать, порадовать человечество? Чем? Вторую часть ночи я маялся на откидном стульчике в коридоре. Медленно светало, в кустах стоял мокрый туман. Туман был и в городе, пока я ехал на троллейбусе к дому.

Когда отсутствуешь даже недолго, всегда кажется, будто без тебя что-то произошло, причем обязательно нехорошее! Еще из автобуса пытался я разглядеть свои окна. Занавески вроде на месте, но это еще ни о чем не говорит! Я выскочил на тротуар, побежал к дому. Для скорости хотелось запрыгнуть в окно… спокойно, спокойно! Вошел в парадную, сел в лифт, поднялся, вставил ключ, со скрежетом повернул.

Запах в квартире прежний – это уже хорошо. Пахнет паленым, но по-хорошему. Знаю этот запах – перед уходом гладили, значит, ничего трагического не произошло. Еще – запах едкой вьетнамской мази: значит, дочка снова в соплях, но в школу все же пошла. Молодец! Хоть и не знала, что я сегодня приеду. Можно слегка расслабиться, неторопливо раздеваться, оставляя вещи на стульях. Никого! Тишина!