Влюбленный убийца - Наталия Антонова

— А что делали вы трое в это время? — посмотрел он на брюнета, лысого и шатена.

— То же самое, — хмыкнул брюнет, — каждый со своей девушкой.

— Отлично, значит, из сауны никто не выходил до?

— До пяти утра, — сказал шатен и спросил: — вы поставите в известность нашего работодателя?

— Я не полиция нравов.

— Значит, нет? — уточнил парень.

— Значит, нет. Можете спать спокойно. Если вы мне, конечно, не солгали.

— Мы сказали правду, — тихо произнес блондин.

— Парни, а вам не противно? — не выдержал Наполеонов, — ведь это называется проституцией.

Все четверо тотчас замкнулись. Но у следователя больше не было к ним вопросов и, отпустив «магнитиков», он облегченно вздохнул.

Наполеонову не дано было понять, как можно ложиться в постель за деньги, продавая свое тело или покупая чужое. Разве нельзя по любви или хотя бы по симпатии?

Выпив чашку крепкого чая, он с грустью подумал, что расследование буксует. У Лопыревой несокрушимое алиби. И получается, что вернулись к самому началу. Выгоду от смерти Ставрова получала только его сестра Вера Юрьевна Валентова. Но в ее причастность к убийству брата верилось с трудом. Однако оперативники не поленились, проверили все ее звонки к брату и опросили соседей, двое из которых подтвердили, что Валентова была дома. Старушка-соседка заходила, чтобы попросить у их няни телефон детского стоматолога. Няни не оказалось, и телефон дала сама Вера Юрьевна.

А сосед вышел из лифта в тот момент, когда Валентова шла с ведром к мусоропроводу. Он еще порадовался, что встретил женщину с полным ведром.

— Если не материальная заинтересованность, не конкуренты и не ревность, то что еще могло стать причиной убийства? — размышлял Наполеонов.

И сам себе ответил: банальная ссора.

Насколько он помнил, Валентова говорила, что к Ставрову должны были прийти друзья и, судя по накрытому столу, приходили. Так что нужно встречаться с его друзьями, выяснять, чем закончились их посиделки и почему стерты отпечатки пальцев со всей посуды, оставшейся стоять на столе.

Наполеонов вспомнил открытую дверь. Но Ольга Данилина утверждала, что, когда она пришла, дверь была закрыта, она открыла ее своим ключом. Так что случайный грабитель не мог воспользоваться забывчивостью хозяина… К тому же, как утверждают сестра и невеста погибшего, из квартиры ничего не пропало.

И все-таки Ставров открыл кому-то дверь. В такое время он мог открыть только тому человеку, которого знал… Судя по заключению, предоставленному медэкспертом, Ставров был не настолько пьян, чтобы ничего не соображать. Содержание в его крови алкоголя минимально.

Складывается такое впечатление, что друзья собрались вовсе не напиться, а просто пообщаться, как и говорила Валентова. Но если их степень опьянения не была высокой, как и у Ставрова, то из-за чего могла вспыхнуть ссора, приведшая к убийству?

— Впрочем, чего гадать, — решил Наполеонов, ополаскивая в туалете чайную чашку, — нужно встретиться и посмотреть на приятелей Юрия Юрьевича.

Вечером Наполеонов, как это часто бывало, позвонил матери и сообщил, что ночевать будет у Мирославы.

— Вот и хорошо, Шурочка, — жизнерадостно отозвалась Софья Марковна, — а то мы с Эммой Петровной сегодня решили съездить на концерт в филармонию. Приехал скрипач из Австрии. Очень известный.

— В узких кругах, — пробурчал Шура в трубку.

— Что ты говоришь? — не расслышала Софья Марковна.

— Говорю, что рад за вас с тетей Эммой и желаю насладиться музыкой.

— Спасибо. Надеюсь, что ты тоже не будешь скучать, ну а в том, что тебя накормят ужином, я не сомневаюсь, — хмыкнула в трубку Софья Марковна, вероятно, все-таки расслышавшая бурчание сына.

— Пока, ма, — Шура нажал кнопку сотового и убрал телефон в карман.

В том, что его ждет отличный ужин, он тоже не сомневался, но, кроме этого, ему очень хотелось поговорить с Мирославой. Впрочем, Морис тоже время от времени подбрасывал неплохие идеи. Взгляд со стороны мог бы придать расследованию новый импульс.

Мирослава была в саду, она поливала розы, а Морис стоял на коленях… перед клумбой с пионами и старательно выискивал сорняки.

— Привет садоводам-любителям, — хмыкнул Шура.

— Привет, привет, — ответили они.

— А ужинать мы сегодня будем? — поинтересовался Наполеонов, — я страшно голодный.

— Сколько я тебя помню, — вздохнула Мирослава, — ты всегда голодный.

— Так что, сегодня в этом доме кормить не будут? — не на шутку встревожился Наполеонов.

— Будут, — сказал Миндаугас, поднимаясь с колен и сваливая сорняки в кучу рядом с клумбой, — вот переоденусь, приму душ…

— Я помру, — жалобно проговорил Шура, — пока ты со своей прибалтийской обстоятельностью доберешься до кухни.

— Не помрешь, — заверил его, рассмеявшись, Морис, — через полчаса стол будет накрыт.

— Хорошо, что ты литовец.

— Это еще почему?! — искренне удивился Морис.

— Если бы ты был эстонец, то могло бы пройти не полчаса, а трое суток.

— Не преувеличивай. Эстонцы медлительные, как улитки, только в русских анекдотах.

— Ты думаешь? — недоверчиво посмотрел ему вслед Наполеонов.

— Не думаю, а знаю, — не оборачиваясь, произнес Миндаугас.

Мирослава посмотрела на него с улыбкой, отставила лейку и направилась в дом. Следом за ней по дорожке важно зашагал Дон, который до этого дремал в теньке на скамье.

— Святое семейство готовится к вечерней трапезе, — сказал Шура и поспешил за котом.

…После сытного ужина Шура незаметно для себя впал в благостное состояние и задремал в гостиной на диване.

— Шура уснул, — тихо сказал Морис.

— Ну и пусть себе, — отозвалась Мирослава, — знаешь, у Яна Парандовского одна из героинь сказала, на мой взгляд, просто гениальную вещь…

— Какую? — заинтересовался Морис.

— «Сон, как хлеб, его негоже ни у кого отнимать».

— Действительно, — согласился Морис. И тут же спросил: — Это из его романа «Король жизни»?

— Нет, из «Неба в огне».

Миндаугас помнил, что на прошлой неделе Мирослава была полна переживаний, именно читая роман польского писателя Парандовского «Король жизни» об Оскаре Уайльде.

— Не понимаю я его, — то негодовала, то жалела Оскара она, — у него семья, двое сыновей. Зачем ему сдался этот отвратительный мальчишка Дуглас?

Впрочем, ответа от Мориса она не ждала, просто выплескивала эмоции. Несколько раз Мирослава созванивалась то со своим другом Яном Белозерским, известным в городе адвокатом, то с его женой Магдой, надеясь, может быть, на то, что польская кровь, текущая в их жилах, способствует более глубокому пониманию произведения, написанного польским писателем.