Сокровища чистого разума - Вадим Панов

Ужин плавно перешёл в попойку, шум становился нестерпимым, в какой-то момент инженер понял, что Вениамина за столом нет, тоже покинул насквозь прокуренное помещение и отправился к себе, с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух. За день камни форта изрядно раскалялись под солнцем, но перепад температур в Камнегрядке оказался настолько большим, что по ночам иногда приходилось надевать верхнюю одежду.

«Надо было прихватить куртку… – Несмотря на выпитое, Алоиз ощутил подкравшийся холод, чуть задрожал и прибавил шаг, намереваясь поскорее добраться до тёплой кровати. – Проклятая Камнегрядка!»

Он уже дважды простужался в этом идиотском климате и отчаянно не хотел вновь начать сморкаться, кашлять и чихать. В принципе, болезни длились недолго, дня по три-четыре, но голос предательски «садился», большой нос краснел, распухал, глаза начинали слезиться, и Холь выглядел так, что даже помощники с трудом сдерживали улыбки.

«Только не при Агафрене!»

В последние мгновения он буквально бежал по узеньким проходам цитадели, но неожиданно остановился, услышав совершенно невозможные для крепости звуки.

Женский стон.

Представительницы прекрасной половины человечества здесь, разумеется, присутствовали: жены офицеров, солдат, обслуживающего персонала – женщин хватало, однако жили они в небольшом поселке, что располагался на другой стороне озера, а внутри крепости находилась лишь одна женщина – Агафрена Мритская.

И стонала она.

– Вот тебе! Вот!

Холь понял, что оказался под раскрытыми окнами губернаторских апартаментов, точнее губернаторской спальни, и закусил губу.

Стон.

Ей хорошо. Она понимает, что окна нараспашку, что её слышат часовые и случайные прохожие, ей стыдно, но она ничего не может поделать. Ей хорошо.

Стон.

– Вот так! Понравилось?

Невнятный ответ.

– Понравилось?

– Да. – Хрипло и честно.

– Теперь переворачивайся.

Кровать не скрипнула, но что-то зашуршало – одеяло, или простыня, или подушка. Что-то зашуршало, затем послышался звонкий шлепок и довольный голос Вениамина:

– Ну, поехали!

Из окна вновь донеслись стоны.

У Алоиза задёргалось веко.

– Для эксперимента я мог взять только рундер, – громко произнёс Холь, обращаясь к Агафрене. Стоящий рядом с женой губернатор знал причины, побудившие инженера приобрести именно эти, редкие и забавные, с виду напоминающие «бублики» цеппели, поэтому объяснения предназначались для женщины. – Дело в том, что план исследований подразумевает определённую схему расположения аппаратуры, которую я не могу изменить, не поставив под угрозу сами исследования. Необходима правильная окружность, а дать её способен только рундер.

– И наши расходы утроились, – хмыкнул Вениамин, поглаживая короткую бородку.

Беззлобно хмыкнул, поскольку давным-давно смирился с невиданной стоимостью запланированных опытов. Просто подчеркнул гигантские вложения, которые предстали перед их глазами в виде двух огромных кораблей, устройств, на них устанавливаемых, и множества людей, чей труд был таким же залогом успеха, как гений Холя и золото Мритского. Монтажная зона поражала воображение с воздуха, но вблизи размах работ впечатлял неимоверно, давая чёткое представление о грандиозности задуманного.

– Потрясающе, – прошептала Агафрена. – Потрясающе…

Вениамин хотел ответить, возможно, пошутить, но неожиданно передумал. Наверное, потому, что от вида, открывающегося перед ними, действительно захватывало дух. Вчера на западной скале они пережили нечто подобное, но те чувства были вызваны ослепительной красотой природы, а сейчас восхищение вызывало творение рук человеческих.

Рук и разума.

Алоиз, Агафрена и Мритский стояли на открытой решётчатой галерее, выстроенной вдоль внутреннего диаметра рундера. Несмотря на большую ширину – целых четыре метра, – пройти по решётчатым площадкам галереи можно было с трудом, поскольку через каждые три шага на них были установлены громоздкие уловители, от которых падали вниз толстые кабели. Вниз, к наиглавнейшему для эксперимента блоку – массивному Накопителю, который стоял сейчас на земле в центре «бублика». Накопитель – металлическая башня, свыше пятидесяти метров высотой и восьми в диаметре, – возвышался, подобно триумфальной колонне, и притягивал взоры всех работников, от младшего помощника слесаря до руководителей эксперимента. Аналогичное по размерам, но не по предназначению, устройство – не Накопитель, а Транслятор – устанавливалось на «Исследователе-2». В будущем спектакле эти огромные приборы играли главнейшую роль, и потому Алоиз собирался лично руководить каждым шагом финального монтажа. Собирался, но не сумел, поскольку желание Агафрены увидеть цеппель вблизи спутало инженеру карты, важнейшую работу пришлось передоверить верному Тогледо, а самому влезть в шкуру экскурсовода.

Холь поправил обшлаг пиджака – с тех пор как в Карузо прибыла Агафрена, инженер сменил удобную одежду механика на аккуратный костюм, туфли и щегольской галстук, – и только собрался продолжить, как был остановлен вопросом:

– Получается, вы придумали всё, что мы видим вокруг?

– Именно так, синьора, – с достоинством поклонился Холь.

– От замысла до исполнения?

– Я разработал теорию, и я же определил, как её использовать на практике. – Алоиз помолчал. – Но я ничего не добился бы без поддержки Вениамина.

– Публику интересуют герои, а не поддержка, – криво усмехнулся губернатор.

– И если предприятие увенчается успехом, открытие будет носить наши имена, – твёрдо закончил инженер. – Эффект Холя-Мритского, к примеру.

– Звучит неплохо, – оценил Вениамин.

– Мы войдём в историю, – уверенно продолжил инженер. И едва слышно кашлянул: ночная прогулка всё-таки вызвала небольшую простуду, к счастью, без неприятной иллюстрации в виде текущего носа и слезящихся глаз. – Мы изменим жизнь всего Герметикона.

…Сколько Алоиз себя помнил, он всегда занимался наукой. Не увлекался, а именно занимался: серьёзно и с полной отдачей, проводя всё свободное время за экспериментами и опытами. И так – с восьми лет, когда маленький мальчик с Луегары взял одну из своих школьных тетрадок и старательно вывел на титульном листе: «Журнал научных исследований инженера Холя». Не будущего инженера, а просто инженера, поскольку мальчик навсегда выбрал свой жизненный путь.

Маленького Алоиза тогда похвалили. Отец, удачливый биржевой маклер, не видел ничего дурного в том, чтобы ребёнок тянулся к знаниям, и не скупился на учителей, приборы и материалы для физических и алхимических опытов, которые в огромных количествах принялся ставить пытливый наследник. Электричество и магнетизм, алхимические процессы и механика, паровые машины – интересы подрастающего Холя ширились, его познания и смелые суждения поражали гимназических учителей и приятно удивили членов приёмной комиссии крупнейшего на планете университета. Алоиза зачислили без экзаменов, по результатам собеседования, и юноша полностью оправдал возлагавшиеся на него надежды: первый курс – лучший студент университета, второй курс – лучший студент университета, третий курс – титул самого молодого бакалавра в истории Луегары. Холь учился жадно, нахраписто, словно торопясь с головой окунуться в большую науку, предлагаемый университетом курс освоил за три года, отказался от заманчивого предложения остаться, дабы стать самым молодым магистром планеты, и убедил отца финансировать продолжение обучения на Герметиконе. В центре научной мысли человечества.